Из эпохи иллюзионов. О. Мандельштам и кинематограф

В. Рогова

Из эпохи иллюзионов

О. Мандельштам и кинематограф

Легендарный «Кинематограф» Осипа Эмильевича Мандельштама был опубликован 7 июня 1914 года в жур­нале «Синефоно». Стихотворение имело феерический резонанс среди киноманов.

Воссозданный Мандельштамом ар­хетип европейского и русского фильма гармонично сочетался с «кинонасмо­тренностью» Андрея Белого, Алексан­дра Блока, Игоря Северянина, Гийома Аполлинера.., известной нам по их произведениям, дневниковым записям, мемуарам. Высоким слогом творцы ху­дожественной культуры выражали своё восхищение десятой Музой. Завсегдата­ем «электрических иллюзионов» был и книжник Мандельштам.

Кинематограф

Кинематограф. Три скамейки.
Сантиментальная горячка.
Аристократка и богачка
В сетях соперницы-злодейки.

Не удержать любви полёта:
Она ни в чём не виновата!
Самоотверженно, как брата,
Любила лейтенанта флота.

А он скитается в пустыне,
Седого графа сын побочный.
Так начинается лубочный
Роман красавицы графини.

И в исступленьи, как гитана,
Она заламывает руки.
Разлука. Бешеные звуки
Затравленного фортепьяно.

В груди доверчивой и слабой
Ещё достаточно отваги…
Похитить важные бумаги
Для неприятельского штаба.

И по каштановой аллее
Чудовищный мотор несётся
Стрекочет лента, сердце бьётся
Тревожнее и веселее.

В дорожном платье, с саквояжем,
В автомобиле и в вагоне,
Она боится лишь погони,
Сухим измучена миражем.

Какая горькая нелепость:
Цель не оправдывает средства!
Ему – отцовское наследство,
А ей – пожизненная крепость!

Я пишу сценарий

Шкловский посоветовал мне напи­сать сценарий и скрылся, мелькнув огуречной головой. Больше я его не видел, но получилось вот что: я проклял Шкловского до седьмого колена.

Я решил написать из быта пожар­ных. Мне сразу померещился велико­лепный кадр во вкусе Эйзенштейна: распахнутый гараж и машины, как гигантские ящеры, набегающие на зрителя.

Или, например, тревога, качающий­ся колокол, дежурный у телефона, по­жарные вскакивают с коек...

А можно начать с мирной жизни: пожарные сидят на койках и читают газеты, или можно еще углубить быто­вой уклон: скажем, пожарные созывают какое-нибудь совещание для выбора делегатов или борьбы с чем-нибудь. Тут же играют в шахматы... и вдруг при­ходит чья-то жена, жена какого-нибудь пожарного, и начинается... коллизия.

Да, коллизия, легко сказать — кол­лизия! Почему она приходит, чего ей нужно?

Нет, лучше подойти со стороны. Где-то в Замоскворечьи сидит за чаем семья бухгалтера и совершенно не подо­зревает, что вся обстановка с ореховым буфетом через полчаса сгорит, а в это время пылает на кухне примус, а возле него ребеночек.

Вся суть в композиции кадров и в монтаже. Вещи должны играть. Примус может быть монументален.

Например: примус подается большим планом. Ребенка к чорту. Все начина­ется с погнувшейся примусной иголки (тонкая деталь). Иглу тоже первым планом. Испуганные глаза женщины.

Впрочем, лучше начать с китайца, продающего примусные иголки у памят­ника Первопечатнику. Это будет обрам­ление. Фильма без героя – это хорошо, но все-таки должен быть какой-нибудь главный пожарный. Пусть он еще не оторвался от деревни. С одной стороны, он любит сельский инвентарь, с другой — привязан к пожарным машинам. Вот и конфликт: например, пожарный тайно ото всех, ночью прокрадывается в гаражи что-нибудь изобретает.

Вот уже ничего: как будто что-то ма­ячит. Коллизию нужно, коллизию! За коллизию денежки платят. Коллизия – это не фунт изюма.

Пусть коллизия будет такая:

Когда-то, еще до войны, главный по­жарный служил на заводе у частного ка­питалиста. Капиталист, в семнадцатом году, спасаясь за границу, замуровал в сейфе различные драгоценности...

Но надо столкнуть пожарного с бух­галтером. Чего они не поделили? Здесь узел всей фильмы. Ответив на этот во­прос, мы сразу сдвинемся с мертвой точки.

Одного пожарного мало, оттого что ничего не выходит, что он разветвился. Нужно его противопоставить... Но что мы знаем о нем самом? Ничего, кроме того, что он еще не оторвался от дерев­ни, да и это не вяжется с тем, что он служил у частного капиталиста.

Хорошо: пусть один служил у част­ного капиталиста, а другой еще не ото­рвался от деревни. Но эти-то двое чего не поделили?

Пусть вещи играют отдельно, а по­жарные совершенно отдельно. В вещах – пафос событий, а в людях – социаль­ный заряд. Машины, то есть насосы и лестницы, воспитывают пожарного. Женщина тут ни причем: ей нет места и в этой коллизии.

Кино — не литература. Надо мыслить кадрами.

Пусть главный пожарный дежурит в фойе театра, а в это время его товарищ угощает чужую жену пирожными.

Нет, это чепуха.

Тема перегорела в процессе работы. Ничего больше не маячит. Нужно пой­мать Шкловского.Совтский экран. 1927. №25

А теперь в Париже, в Шартре, в Арле
Государит добрый Чаплин Чарли,–
В океанском котелке с рассеянною точностью
На шарнирах он куражится с цветочницей…

Воронеж, 1937

Приведённые строки из стихотворе­ния «Я молю, как жалости и милости»  – о любимом кинопроизведении поэта: фильме Чарли Чаплина «Огни большого города».

Чарли Чаплин
вышел из кино,
Две подмётки,
заячья губа,
Две гляделки,
полные чернил
И прекрасных
удивлённых сил.

* * *

Отчего
у Чаплина тюльпан,
Почему
так ласкова толпа?
Потому –
что это ведь Москва…

Москва, 1937 г.

Автор: 
Искусство в школе: 
2018
№6.
С. 54-55

Оставить комментарий

CAPTCHA на основе изображений
Введите символы, которые показаны на картинке.