Тексты двух художников, публикуемые ниже, не­преднамеренно и чрезвычайно отчётливо ставят

некоторые важные вопросы, касающиеся духовного воспитания, художественного развития и даже со­временной культуры в целом.

И прежде всего они напоминают нам, насколько сложны бывают отношения церковной и так на­зываемой светской культуры. Это и непонимание значимости церковных таинств со стороны как бы верующего современного интеллигента, у которого, как он полагает, "Бог в душе". Это и "запреты" на творчеством, непонимание значимости творческой свободы человека со стороны узко мыслящих лю­дей церкви. Сшибаясь, эти две крайности могут вызывать взаимное отторжение там, где могло бы быть согласие.

Митрополит Антоний Сурожский вспоминал случай, когда художник, приближавшийся к вере и церкви, подчинился запрету на творческую са­мореализацию и в результате просто сломался как личность, не получилось ни веры, ни творчества.

При этом творчество, религиозное по сути сво­ей, вовсе не обязательно должно быть посвящено религиозной тематике или воспроизводить образцы церковного искусства. Так, осознанно верующая Лилия Ратнер понимает, что писать иконы – не её дело, что она должна изображать то, что 4рвёт серд­цем, и делать это органичным именно для неё спо­собом, а не воспроизводить канон. А Игорь Орлов, который считает себя недостаточно верующим (а какой нормальный человек скажет о себе, что верует "достаточно"?) наполняет любовью и молитвенным чувством опоэтизированные, но вполне узнаваемые образы окружающего мира, простой жизни.

В связи с этим, вспомним, что, по убеждению мно­гих глубоких мыслителей и педагогов-воспитателей, исток неподдельного и прочного религиозного опыта ребёнка – это любовь и живой интерес к окружаю­щей жизни, чувство родства с нею, отношение ко всему как к живому, таящему в себе внутреннюю жизнь, душу. Такое отношение к миру, бесконечно ценное само по себе для психологического здоровья растущего человека, может стать основанием осо­знания Божьего присутствия в мире, понимания ве­роучения, неформального следования определённой конфессиональной практике и т.д.

Такое отношение к миру, во-первых, свойствен­но детям и требует лишь нашей поддержки для своего проявления и расцвета, а во-вторых, оно же лежит в основании художественного развития человека. Поэтому ранний опыт художественного творчества, целительный и благотворный букваль­но во всех отношениях, важен и с точки зрения религиозного воспитания.

Как говорил М.Пришвин, "только потому, что мы в родстве со всем миром, восстанавливаем мы силой родственного внимания общую связь и находим своё же личное в людях другого образа жизни, даже в животных, даже в растениях, даже в вещах. Это рождает и способность, и потребность в художест­венном творчестве". Кстати, далеко не случайно оба наши автора любят и вспоминают М.Пришвина! Этот далеко ещё не оцененный писатель и мыслитель ни­чего впрямую не писал о Боге и религии. Думаю, не только из цензурных соображений – ведь он столь же сдержан и своих дневниковых записях, которые вёл регулярно в течение длинной жизни. В одной из них он прямо пишет, что считал бы неестественными и фальшивыми попытки прямо "смотреть на солнцем и описывать его" – своё дело он видит в том, чтобы показывать, как отвечают на солнечный свет все ма­ленькие существа и предметы окружающей жизни.

Может быть, таково и различие, и взаимное дополнение религиозно-церковного и "светского" искусства? Одно из них показывает образы солнца (вечного "Солнца правды"); другое – как преоб­ражается, или мог бы преобразиться, в Его свете временный мир, в котором мы живём.

Трудно удержаться ещё от одного краткого заме­чания. И.Орлов говорит, что свойственная ему пре­данность и устремлённость к творчеству компенси­ровала ограниченность данного ему Богом таланта. Не имея в виду подвергнуть испытанию скромность художника, напомню афоризм Томаса Манна: "Та­лант – это потребность"! Многократно сказано, что выдающиеся люди отличаются, в первую очередь, не какими-то особыми отдельными способностями, а именно всепоглощающей устремлённостью к твор­честву в определённом направлении.

Когда говорят о ком-то, что он был исключитель­но талантлив, но не проявил достаточного усердия и потому достиг меньшего, чем менее талантливые коллеги, это вызывает сомнение. Возможно, блеск каких-то отдельных способностей поначалу созда­вал иллюзию таланта, но не было его главного при­знака – того, что Пришвин определил как потреб­ность "переводить всерьёз жизнь свою в слово" (или в живописные образы, в музыкальные созвучия...)

Впрочем, жизнь, конечно, сложнее и многооб­разнее всех наших схем и предположений.