Т. Морозова

Персонажи героического комикса

Нужна ли идеология молодым? В современном кино герои возраста 30+ осмысляют свой детский идеологический опыт, а те, кому около 20, ищут новую идеологию.

Пока политики и педагоги выясняют, нужна ли идеология в школе, пока одни бодроностальгически вспоминают, как хорошо было, «когда нами в школе занимались», а другие, наоборот, благодарят Бога, что успели отучиться в тот момент, когда школа, действительно, была свободна и от государственнической, и от либеральной идеологии, молодые кинематографисты осмысляют свой опыт тоталитарного воспитания или его отсутствия. Фильмы 2016 года «Пионеры-герои» (реж. Н. Кудряшова) и «Тряпичный союз» (реж. М. Местецкий) как раз об этом.

Наталья Кудряшова сняла фильм о последнем советском поколении. Они родились в конце 70-х, попали в ещё хорошо работающий механизм школы (замечательный школьный хор с идеально подходящей для роли хормейстера Елой Санько). На них хватило страшных «рассказок» про то, что происходит «охота на советских детей» - по городу ездит машина, которая убивает детей, а на машине номер ССД - смерть советским детям. (Это похоже на правду. Моё поколение, например, пугалось рассказов о том, что в роддомах специально чем-то заражают младенцев.)

Жизнью управлял телевизор, где вполне традиционная программа «Время» идёт встык с неведомо что несущим «Прожектором перестройки», где главным злом объявляют самогоноварение.

Бабушки и дедушки были важнее вечно занятых родителей. Жизнью Андрея, который не хотел быть солистом в хоре, а хотел «цокать, как все», в песне «Полюшко-поле», управляет как раз бабушка, которая лежит на кровати и говорит, что есть, как листать журнал, а потом разрушает его мечту найти лекарство от старости - и выбрасывает любовно выращиваемую им плесень!

Поражает точно воссозданный быт позднесоветских лет: все эти зеркала в ванной, отбитая белая плитка, поцарапанные ножки столов - и отбрасываемый всем этим бытом серый отсвет на всю последующую жизнь героев. Их взрослая жизнь снята тоже в серо-бесцветных тонах - и это не знак сдержанной стильности, как может показаться сначала: ведь дети выросли и стали теми, кто по современным меркам должен бы добиться успеха: пиарщик, актриса, менеджер по рекламе. Но серые тона их взрослой жизни - знак её серости и неин-тересности. Андрей так себе пиарщик, ему скучно, всё его раздражает: от бестолковости контрагентов и невозможности настоять на своём до преданной девушки, от которой его тошнит.

Ольга стала актрисой, закомплексованной, замученной паническими атаками, вынужденной проходить пробы в какие-то ерундовые сериалы. И понятно, что никуда её не возьмут, что никакой психоаналитик, с беседы с которым начинается фильм, ей не поможет. Потому что психоаналитик, выученный по схемам, прикладывающий эти схемы к тем, к кому они легко прикладываются, не знает, что с ней делать, предлагает ей в качестве советов какие-то общие места: отдохните, заведите себе кого-нибудь, осознайте, чего вы хотите. А потом с обидой спрашивает: «Вы ставите под сомнение мой профессионализм»?

И вот что интересно, этот психоаналитик - в таком же безликом, холодном пространстве, как снята вся современная жизнь, лишённый хоть каких-нибудь черт индивидуальности, - ведь примерно тех же лет, что и герои фильма. Но между ними пропасть. Он как будто из другого теста: не пел в хоре, не мучился дилеммой: сообщить куда следует про дедушку-самогонщика или нет, как мучилась в детстве Катька, не переживал, достоин он быть пионером или нет. Он - часть современной жизни, ее квинтэссенция. «Пионеры-герои» не имели над ним, как и над всей современной жизнью, никакой власти. А над Олей, Катей и Андреем - имели.

Они в детстве мучились и не понимали, как же так: в советской стране убивают советских детей! И бросались искать врагов. И находили! Причём именно там, где они и были! Они натолкнулись на настоящего гэбиста, бесстрашно перегородили ему дорогу, требовали документы! Им было не всё равно. Так они понимали свой долг, хотя остальные одноклассники вовремя слиняли кто куда: кто в «тубзик», кто хотел пойти к директору. А эти - сами хотели поймать врага.

А бедная Катька никак не может решить для себя, как быть с дедушкой. Рассказать про него в милиции жалко: всё же дедушка. Но совесть требует: по телевизору же сказали, что в самогонщиках самое зло и есть.

А иначе как же в пионеры вступить, с нечистой совестью-то! И удивительно трогательный эпизод, когда маленькая девочка ходит около милиции и не может ни уйти оттуда, ни решиться донести на деда. А пионеры-герои грозно смотрят на неё во сне и безмолвно, но властно требуют совершить подвиг.

Пионеры-герои для героев фильма стали чем-то большим, чем канонизированные советской властью юные герои, - они означают вертикаль восприятия жизни. Но способны к восприятию этой вертикали далеко не все, как не все в ней нуждаются! Некоторым вполне хватает просто жизни.

Так что «пионеры-герои» осеняли жизнь не всех людей. И поэтому так по-разному всё у них сложилось: одних устраивает эта жизнь, как психоаналитика, как офисное население на дне рождения у Андрея, а других главных героев - нет.

Катю играет актриса Дарья Мороз. С её несколько рациональным подходом к персонажу она очень хороша в этой роли. Все её переживания глубоко внутри, она больше молчит и только намечает чувство небольшим мимическим движением или жестом. Она играет женщину, которая говорит только с близкими друзьями, которых у неё двое - Андрей и Оля, а с близкими много слов не нужно. Она пытается устроиться в жизни, хочет понравиться своему любовнику, поразить его неожиданными свиданиями, но понятно, и ей в первую очередь, что из этого ничего не выйдет. И ещё мы видим, какие ей снятся сны - те же, что и в детстве. Теперешним детям это очень трудно понять и представить. Ей снятся пионеры-герои: Валя Котик, Лиза Портнова, Марат Казей... Девочка видит себя входящей в священное пространство, осенённое их портретами. Когда она медлит и боится рассказать про своего дедушку-самогонщика (отличная работа Юрия Кузнецова), то пионеры-герои неодобрительно смотрят на неё: не хватает духу у неё повторить подвиг их собрата Павлика Морозова.

Но в этом взгляде нет идеологического насилия, а есть нравственный императив, в данном случае выраженный в мифе о пионерах-героях. Этот строгий присмотр за собой, необходимость ему соответствовать герои фильма ощущают всю жизнь. Уже став взрослыми, они то в шутку, то всерьёз говорят, что их мечта - совершить подвиг. «Мы уже совершили, - шутит Катька. - В Москву вот переехали». «В Москву все переехали», - с тоской отвечает Андрей. В том смысле, что это не подвиг - даже наоборот. «В Москву» переехал этот удачливый психотерапевт, то есть вписался в новую жизнь, где все приняли правила игры, и он принял, и доволен, и все другие клиенты, кроме Оли, довольны. А она говорит что-то несусветное, с его точки зрения, что для неё выйти из дому, войти в метро и доехать до кастинга или вот до него - уже подвиг. И это не боязнь панических атак или клаустрофобии - это несовместимость с этой жизнью, в которой как раз нет места подвигу. Катя обыгрывает этот штамп, а Андрей Сергеев потом вдруг говорит с тоской, что в жизни нет места жизни.

Они, заряженные на нечто большее, чем они сами: спасти советских детей, изобрести лекарство от смерти - не могут уложиться в узкие рамки сегодняшней жизни, главное событие которой -«переехать в Москву». И они ищут выход. Андрей вдруг срывается и едет - в день рождения - в свой родной город, то есть совершает движение обратно, бежит из Москвы - в лучших традициях русской литературы. И, не умея плавать, спасает из воды какого-то алкаша, и понятно, что это - крещение в новую жизнь. Не умея плавать, полез, не будучи артикулируемо верующим, кладёт душу за другого - так он открывает себе путь в новую жизнь, буквально - к бессмертию. А вышел из воды уже другим человеком, как и полагается после крещения.

Катька, которая шутя собиралась совершить подвиг, чтобы спастись от тоски, случайно на мгновение перехватив взгляд женщины в хиджабе, мгновенно что-то почувствовала, бросилась к мальчику, чтобы спасти его, схватила прежде, чем прозвучал второй взрыв, - и они оба погибли.

И вот, погибнув, - уже заслуженно - она поднимается по ступеням всё к тем же портретам и видит свой портрет среди них, и пионеры с ангельскими крыльями ей отдают салют. И этот строгий храм, в детстве являвший собой неприступное и грозное святилище, становится лестницей в небо, по которой она поднимается.

В этом фильме героев в детстве замечательно играют юные актёры. В их пластике, выражении лиц, умении носить мешковатые куртки и шапки, съезжающие на глаза, в точных эмоциях, в открытости переживаний узнаёшь тот же подход к работе с детьми в кино, какой был в лучшие годы советского кинематографа. Когда маленькая Катька произносит слова пионерской клятвы и от волнения никак не может их договорить, когда она плачет от полноты чувств, поднимая руку в пионерском салюте: «Всегда готов!», то поражаешься распахнутости души юной актрисы, её открытости и - точной монтажной склейке. Те же глаза будут у взрослой Катьки, когда она поймает взгляд террористки, а на лице вдруг появится выражение счастья, когда у человека всё сбылось.

В конце фильма Оля приезжает в монастырь, где Андрей Сергеев стал монахом. Такой вот подвиг, такое самоотречение и от себя, и от мира. Они встречаются ранней весной, и серовато-голубоватый свет заливает экран, но это уже живой свет, не та удушающая серость, которая сопровождала всю историю. Это - ранняя весна, начало всего. Пионеры-герои, предназначенные для подвига, искавшие его, в той или иной форме совершают его. Вот и получается, что они и есть соль земли, которая не утрачивает своей силы, что бы она ни осоляла, в какое бы время ни выкристаллизовалась.

Фильм Михаила Местецкого «Тряпичный союз» может показаться более динамичным, но и более схематичным, чем «Пионеры-герои». У Местецкого история про четверых молодых людей. Было трое - прибился четвёртый. История то ли мушкетёров, то ли новых апостолов. «Вы секция»? - спросит Иван, услышав их разговор.

- «Мы - секта», - ответят они. Они общаются с миром, как умеют, - напрямик. Простодушный и недалёкий Попов (Александр Паль, замечательно подходящий к этой роли), парень из шахтёрского городка, где позакрывали все шахты, а почти все шахтёры стали наркоманами, спрашивает каждого встречного-поперечного: «Политические взгляды у тебя какие? Ты левый или правый? Ты за нормальные пенсии врачам, учителям? Хочешь, чтобы у бабки была нормальная пенсия? » В голове у них каша из всего, что сейчас витает в воздухе: «Я за империю, но без центра», бросаются в воду с криком: «За Севастополь!»

Мощный Пётр (Павел Чинарёв), который во время тренировок держит на своих плечах всю пирамиду из членов Тряпсоюза, происходит из бывших номенклатурных детей-внуков. Каких именно - неважно, потому что, кроме квартиры и дяди, слегка подвоспитывающего его, никакого следа эта номенклатурность на нём не оставила; ну, кроме известной доли конформизма - когда нужно спасти друга от армии, идёт за помощью к этому самому дяде - при всём неприятии этого государства. Андрей (Иван Янковский), «архитектор, вернее, собирается поступать в архитектурный» - натура художественная, а потому, как полагается художнику, нестойкая. Пётр настаивал, что никаких женщин в Тряпсоюзе, - Андрюха первый дрогнул и загулял. И именно он говорит Ване, смущённому серьёзностью и глобальностью задач организации: «Скажи “ирония“!». Ваня даже не сразу понимает, чего он от него хочет. «Скажи “ирония“!» - настаивает Андрей. И когда Ваня наконец несколько раз произносит это слово, он открывает ему своё видение Тряпсоюза: «Мы - художники! Мы станем персонажами героического комикса».

Ваня (Василий Буткевич) привозит всю честную компанию в свой старый дом, который у них давно, «с 37-го года, а до этого тут жили какие-то преступники». Фраза бросается просто так, к слову. История не касается этих молодых людей напрямую, если они что-то и знают, то вскользь. Ведь их задача, как у всяких революционеров, переделать мир, а не изучать. Ленина и Маркса они не читали, но рассуждают вполне в их духе. И рассказывают они о своей «организации», как Верховенский в «Бесах» Достоевского о своих «пятёрках», якобы покрывших всю Россию. Ваня куда быстрее, чем Шатов, догадывается, что никаких «ста тыщ» членов у них нет, но это его не смущает. Потому что он осознаёт, что именно он должен создать идеологию Союза. И наивно звонит маме и сообщает, что «вся идеология на мне».

Но задачи у этой четвёрки разные. Пётр на тренировке приказывает штурмовать стену, чтобы её разрушить: или мы её, или она нас! «Толкаем одно - падает другое». Это - их главный лозунг, так они понимают свою задачу. Ну разрушение - понятное дело. Начинают же, как водится, с дома - он пал первым, как первым падает то, что дорого, что привязывает к старой жизни. Одурманенный какими-то зелёными тараканами, которых он наелся, Попов варганит взрывное устройство. И конечно, оно сработало тут же, пока он его собирал. Так реализуется их лозунг. Получается, что ничего, кроме своего дома, разрушить им не удаётся.

Андрей же, как художник, придумал взорвать голову у памятника Петру: для него главное - это акционизм, заявить о себе. Он считает, что и ребята - «художники», не видя разницы между собой и остальными, которые относятся к происходящему уж точно без всякой иронии. И этот «художник» устраивает главную акцию. Во время ночного купания он исчезает. Ребята его ищут, вызывают спасателей - безуспешно, все решают, что он утонул. Ваня всё время думает про него, ему снится, что Андрей зовёт его с речного дна. И становятся очевидными мотивы Платонова, чьих героев тоже звала та сила, которая была по ту сторону воды (этот мотив усиливается ещё и тем, что в одной из песен к фильму упоминается «Чевенгур»).

Исчезновение Андрея (близость смерти) открывает ребятам простую и непреложную истину: всё начинается с твоего личного решения. Попов, объевшись какими-то зелёными тараканами (тема наркотиков - его тема), решил отдать своё тело на съедение всяким комарам и мошкам. В безумии он повторяет: «Ползите все на меня» - такой ему мерещится его роль: он должен, приняв на себя всех их, освободить от них других людей. Пётр, неожиданно много и серьёзно знающий про Симеона Столпника, чью икону увидел в доме Вани, решает залезть на телеграфный столб и стоять там, как новый Столпник: потому что «у нас в Тряпсоюзе принято самим на столбе стоять, а не картинки развешивать». А Ваня, узнав, что их общая подружка оказалась беременной, единственный, кто точно не имеет отношения к этому возможному ребёнку, говорит ей: «Ты обязательно должна родить этого ребёнка. Я всех возьму на себя. У Тряпсоюза должен быть ребёнок». Если в «Чевенгуре» смерть ребёнка означала ложность революции, то у Тряпичного союза «должен быть ребёнок» - как знак его будущего.

Вместо хулиганства, лихости, недалёкости, какими зритель видит их сначала, у них просыпается чувство ответственности за жизнь - в той мере, в которой оно может проснуться у людей с таким бекграундом, ну уж каким есть, то есть, кажется, с полным его отсутствием. И это чувство реальной связи с жизнью рождается у апостолов нового поколения, недаром их и зовут Петей, Ваней, Андрюхой - да, простецки, ну уж как есть.

И когда появляется живой и невредимый Андрей, который поступил за это время в архитектурный институт, то ребята не могут поверить, что он тогда выплыл. Он приехал к ним в деревню и, открывая дверь автобуса, шарахнул Ваню так, что тот получил сильнейшее сотрясение.

Но это сотрясение мозга не отрезвило героев, не вернуло их к обывательской жизни - к ней-то как раз вернулся самый «креативный» из них, он удачно вписался в социальные рамки, вот студентом стал. Но его игра в акционизм, из которой, как говорят, он вышел сухим из воды, была игрой лишь для него. Остальных же это потрясение привело к экзистенциальному просветлению. Вместо игры в Тряпсоюз с мечтой, что он станет сначала деревянным, потом чугунным, потом титановым, они, преодолев замкнутость мужского союза, пройдя свою инициацию, преодолели наивность и замкнутость их квазиполитического союза, и такой же квазиидеологии. В фильме есть замечательный кадр, когда они, тренируясь, бегут по полю - и камера поднимается всё выше и выше, пока на огромном поле не остаётся ничего, кроме маленьких чёрных точек. Вот обретение истинного лица - это и есть преодоление и «иделогии», и обезличенности. На таком пространстве - и физическом, и метафизическом - мёртвая идеология не работает.

Идеология в сознании современных художников преодолевает свои прагматические цели - она нужна только и именно потому, что она выводит душу за пределы, навязываемые современными нормами, правилами, узостью. Эта идеология - уже не набор громких пустых фраз, за которыми ничего не стоит, не выкрикиваемые лозунги, редуцирующие действительность, - это способ, пусть несовершенный, найти путь к вечным истинам и ценностям, к любви и самопожертвованию, - к тому, что единственно составляет смысл жизни, несмотря на извилистость путей к нему. И поэтому дрожь в голосе последних советских пионеров, произносящих «Всегда готов!», и восторг в голосе членов Тряпсоюза, говорящих «Служу Тряпичному союзу», показывают, что у этих героев - душа жива.