Когда изображение перестаёт быть неподвижным...

Как известно, 2015 год объявлен в России Годом литературы. Зрителей ждут новые театральные постановки, новые экранизации классики. Не осталась в стороне и отечественная анимация. Замечательный повод поговорить о взаимоотно­шениях современной анимации и литературы, о взаимодействии искусств дают новые фильмы Э.Беляева, посвящённые образам великих поэтов.

Имя Эдуарда Беляева уже не один год звучит в российском анимационном кино. Художник, режиссёр, мультипликатор, автор сценариев, он создал немало ярких, по-настоящему самобытных фильмов, исполненных в особой авторской техни­ке. Но в 2013 году Беляевым была начата работа над циклом, который даёт все основания говорить о его авторе, как одном из наиболее значительных мастеров в современном экранном искусстве.

Фильмы («На огненном коне...» – по мотивам творческой биографии Н.Гумилёва; «Белый бедуин. Возвратное путешествие А.Грибоедова»; «Шел десятый год войны...» – Гомер. Илиада), создаются на одной из старейших в столице киностудии «Анимафильм» Московского детского фонда, где и состоялся этот разговор. Записала О. Алдошина.

О.А. Эдуард Эдуардович, почему в качестве ге­роев анимационных картин были выбраны именно Николай Гумилёв, Александр Грибоедов, Гомер?

Э.Б. Всё очень просто. До фильма о Гумилёве, первого в цикле, у меня был неудавшийся проект. Это была сказка. Время действия – Первая миро­вая война. Проект не состоялся. Но накопилось много знаний. Внутренне я был готов делать фильм примерно об этом времени. У меня были чисто анимационные задачи, которые хотелось решить...

Приближалось столетие Первой мировой войны, а в литературе Серебряного века не так много было людей, которые пошли тогда сражаться за Отече­ство. И уже это выделяло Николая Гумилёва среди других. Но, помимо фронтовой службы, поэт стал ещё и специальным военным корреспондентом, писал документальные очерки, которые печата­лись в газетах, а потом составили его к3аписки кавалериста. Когда мы готовились к работе над картиной, думали, что есть эта сторона его творче­ства, на которую как-то меньше всего обращалось внимание.

В тринадцатиминутный фильм вообще трудно вместить нечто обширное, а тем более целую твор­ческую биографию. Поэтому слова самого поэта: "В жизни пока у меня три заслуги – мои стихи, мои путешествия и эта война, – стали ключевыми. Сам фильм строился как три ёмких эпизода: поэзия, путешествия и "эта война".

Стихи, сам процесс творчества вообще трудно изобразить как в игровом, документальном кино, так и в анимации. Решили, что язык фильма будет соткан из метафор и образов, созданных Гумилё­вым. Он их сам изобрёл, и они очень хорошо пере­лагались на анимацию. Стихотворения "3аблу­дившийся трамвай", "Память" зримо и незримо присутствуют в фильме. Поэтическое восприятие самого Гумилёва заставило нас вспомнить и его детство, которое, как сказано в автобиографии, "и есть мир поэзии", обратиться к детским рисункам поэта. А в финале картины даже звучит фрагмент реальной аудиозаписи его голоса, живое поэтиче­ское слово...

Второй эпизод – путешествие в Африку. Ещё ре­бёнком Гумилёв прочитал книгу "В стране чёрных христиан, которая произвела на него чрезвычай­ное впечатление, и с тех пор мысли о загадочных землях бессмертных" завладели его воображе­нием. Само по себе путешествие православного человека в Эфиопию, тогда Абиссинию, в которой  это православие, можно сказать, зарождалось, не случайно. Там, по убеждению Гумилёва, сохраня­лась некая первозданность, всё ещё присутствовала тайна его древнего возникновения. Сколько там ни происходило бедствий, эта первоначальная чистота сохранялась.

Но попутно Гумилёв открыл для себя и те наро­ды, которые, как на заре человечества, продолжали верить в силы природы, в одушевлённый мир. Это путешествие поэта было как увлекательно, так опасно. Гумилёв входил в те края, где белого человека вообще до той поры не видели. В любой момент его могла постигнуть участь несчастливых путешественников, оказавшихся среди диких племён. Те места, по которым он ходил, прежде не открывались чужеземцам. В 2013 году была предпринята попытка организовать экспедицию, которая бы повторила через столетие маршрут Гумилева. Но даже при современном оснащении и транспортных средствах учёные пока на это так не отважились. А Гумилёв прошёл этот путь фактически пешком. Видимо, поэт, совершивший четыре подобных экспедиции, был допущен в эти древние земли волею судьбы.

Незримый ангел-хранитель, который находился рядом с Гумилёвым, помогал ему и на войне. Нико­лаю Степановичу не раз удавалось избегать гибели в невероятных фронтовых условиях. Из-за травмы, полученной в детстве, он был признан непригодным к строевой службе, но не просто пошёл сражаться добровольцем, а стал настоящим героем. Да и служ­бу выбрал одну из самых опасных – кавалериста-разведчика. Эта военная профессия изначально подразумевала некий героизм – необходимо было всё время находиться на линии огня, чтобы вызывать огонь на себя и тем самым обнаруживать местона­хождение противника. И это была не юношеская бравада, а повседневная работа разведчика. В Вели­кую Отечественную это называлось разведкой боем. В живых после такого обычно оставалось всего двад­цать процентов личного состава. С войны Гумилёв вернулся Георгиевским кавалером.

Эти скупые факты многое говорят о личности самого поэта. Не случайно, когда Гумилёв был аре­стован по подозрению в участии в заговоре, он взял с собой в камеру лишь две книги. И это были Еван­гелие и жизнеописание героев – "Илиада" Гомера. Третий фильм цикла будет посвящён "Илиаде", этому общечеловеческому эталону поэзии, как, возможно, понимал её сам Николай Гумилёв. Для нас это некий знак, ключ...

Поскольку создание анимационного фильма – адски трудоёмкое дело, получается, что её величе­ство Анимацию не стоит беспокоить по пустякам. Это лично моя убеждённость: браться нужно только за тот фильм, который тебя очень сильно волнует, просто жжёт тебя изнутри; приниматься за работу можно только когда некая жгучая тайна заставляет тебя это делать. Тогда это окрыляет, даёт энергию, даже когда силы на исходе. Желание проверить себя на профессионализм, "на слабо" – это всё не то. Должен быть нерв у фильма.

Та самая жгучая тайна присутствовала и в работе над фильмом о Гумилёве. Общеизвестно, что дневниковые записи Гумилёва, сделанные в последних экспедициях, исчезли. Что происходи­ло с путешественником, что он искал в дальних краях? На эти вопросы и по сию пору никто не дал ответа. Нам было интересно средствами кино рассказать свою версию этого путешествия, хотя бы умозрительно пройти путь вместе с Гумилёвым, познакомиться с природой, с людьми, живущими в долине реки Омо.

Жизнь же интересна своими поворотами. Как человек увлечённый и знающий, как достигать со­вершенства в своих трудах, Гумилёв мог бы стать учёным-этнографом с мировым именем, основать новую науку, для которой он даже придумал свое название – геософия... Но война, случившаяся в Европе, призвала его на другое поприще. Но он и там продолжал искать ответы на те же главные во­просы. Достаточно привести одно из высказываний о Гумилёве его сослуживца: "Как солдатский офи­цер, он хороший воин, стихи пишет, да и, кажется, парень он хороший". Именно на войне мы видим зрелого человека, рискующего собой ради товари­щей, спасающего жизни своих фронтовых братьев. Согласитесь, что очень хочется рассказать об этом человеке и не только средствами анимации...

Сейчас мы работаем над фильмом об А.Гри­боедове, о его героическом подвижничестве в деле спасения своих соотечественников на чужбине. Но этот подвиг сегодня выдают за неумелое, неумное, неделикатное поведение Грибоедова как русского дипломата в Персии. Просто какой-то слон в по­судной лавке. Обвиняют его в незнании Востока, его обычаев и традиций и даже намеренном игно­рировании правил дипломатического этикета. Но хочется задать вопрос: как умница, поэт, тонко  чувствующий душу древней Персии, мог быть та­ким? У нас большое сомнение в том, что человек такого блестящего ума поступал необдуманно.

Мало кому известно, что совсем недолгое по историческим меркам пребывание А.С.Грибоедова в качестве посла, его поступки и гибель породили на Востоке немало легенд. Самая значительная из них – легенда о белом бедуине, человеке по имени Александр, пришедшем с севера... В основе филь­ма – эта легенда. Путешествуя по древу времени, белый бедуин появляется среди людей в особые моменты духовных испытаний, печали и общего помрачения духа. Он бросает семя добра и любви, помогает людям сделать выбор, вернуться к себе ис­тинным, а затем, не требуя за свой дар ни почестей, ни наград, исчезает, чтобы, возможно, появиться вновь в иных землях и иные времена...

И такой образ воскресил в народном созна­нии человек, которого чаще всего представляют топорным, язвительным, и даже тщеславным господином!

Для нас фильм об Александре Грибоедове – это продолжение темы героев. У героя всегда есть вы­бор. Либо благополучная, жизнь как у всех, либо... Вопрос в том, что они считают главным для себя, за что готовы платить жизнью. Ведь оба – и Гумилев, и Грибоедов – были фантастически одарены талан­тами и могли блестяще реализовать себя на любом поприще... Сейчас это называется противным сло­вом "самореализация". А эти люди реализовывали нечто большее их самих, и поэтому они стали для нас некими образцами.

Быть может, с этим связано и обращение к "Илиаде", где эта природа героической самоот­верженности составляет главное содержание. Там с особой – эпической – очевидностью отражён этот мир, как говорил Андрей Тарковский, "неразло­жимо человеческого", что живо со времён Троян­ской войны. В поэме Гомера звучат очень важные слова, необходимые и по сей день для сохранения внутреннего здоровья людей.

Во всех трёх картинах присутствует тайна, которую мы не стремимся открыть, а лишь каса­емся её. Главное, чтобы зритель это почувствовал и эта тайна его не оставляла... Так сын Николая Гумилёва, Лев, думал в одиночной камере, ожидая решения своей участи: "3ачем же всё-таки Алек­сандр Македонский пошёл походом на Индию?"...

О.А. Скажите, а с чем связана такая необыч­ная, сложная техника, совсем не похожая на всё, принятое в анимационном кино?

Э.Б. Все свои предыдущие фильмы, когда состав рабочей группы художников и аниматоров был всего три-четыре человека (теперь, кстати, он стал ещё меньше), для ускорения процесса я снимал в технике перекладки с небольшими рисованными спецэффектами или рисованными фрагментами. Мы как бы исследовали сам процесс создания ани­мационного изображения.

Но никогда прежде содержание фильма не дик­товало саму манеру исполнения. Это впервые стало происходить в работе над фильмом о Гумилеве. Поскольку в картине есть редкая, несвойственная анимации тема войны, то придумалась некая сти­лизация под кинохронику начала ХХ века. Тогда была шестнадцатикадровая съёмка и поэтому, когда неадаптированную киноленту прокручивают сегодня, изображение выглядит ускоренным. ВВС и российские киностудии научились адаптировать эту старую плёнку, и мы видим хронику, соот­ветствующую реальному времени. А мы выбрали именно тот, старый, формат...

Уже в начале прошлого века все фотографы и ки­ношники спрятались от непогоды и нестабильного освещения в павильоны, не говоря уже о господах аниматорах, терпеливый труд которых требовал лабораторной стерильности. А мы на нашей студии вышли на свежий воздух, как говорят художники, на пленер. Наши персонажи – куклы – солдатики, лошади – освещаются естественным солнцем, их заносит настоящий снег и моет реальный дождь.

Процесс съёмки становится увлекательным, срод­ни охоте или приключению. Кадр при таких съём­ках слегка трясёт, как в настоящей кинохронике, движения персонажей не плавные, а отрывистые, решительные и импульсивные. Никакие дисне­евские каноны анимации не действуют в такой съёмке. Случайность, которая присутствует в этом процессе, для нас становится закономерностью, и мы подкарауливаем её, стараемся подметить все преимущества, которые стихийно возникают в этом новом процессе.

Иногда помощь приходит неожиданно и мистическим образом вмешивается в режиссёрскую рабо­ту. Так, например, в фильме есть эпизод разведки в лесу, описанный Гумилёвым в духе рассказов Майн-Рида или Гюстава Эмара. По режиссёрской задумке для съёмки этой сцены нужен был дубовый лес, желательно, чтобы вековые деревья безмолв­ными зрителями наблюдали опасную игру. Был найден такой лес в Терлецком парке.

У Гумилёва сказано: "Однажды четыре унтер-офицера, в том числе и я, отправились во фланг противника...я Я снимаю ползущих по траве разведчиков: это куклы из пластилина, которые раскрашены под цвет травы. Всё выглядит есте­ственно и гармонично. И вдруг с дерева спускается белка – посмотреть, чем это я тут занимаюсь. Она держится, распластавшись на стволе вниз голо­вой, внимательно изучает солдатиков. У меня в голове проносится мысль: рыжая молния! Перунов зверёк спустился из верхнего мира. Решаю пре­рвать съёмку, чтобы снять белку, потому как у Гумилёва невидимый противник представляется в этом эпизоде в виде грозных языческих изваяний. Если продолжить эту игру, то почему бы им не принять облик старых деревьев. Белка убежала, а где-то вверху, над поляной, раздаётся тревожный крик дроздов и скворцов. Эти птицы – родня, и потому часто селятся колониями. Думаю, это, на­верное, белка разоряет гнезда. Рыжий пират в это время года часто хозяйничает на своём участке. Иду смотреть белкину охоту. Вместо этого вижу: на горизонтальной сосновой ветке сидят рядком четыре совы и никуда не собираются улетать. А весь этот птичий шум, видимо, время от времени возникает в этом месте парка. Я, конечно же, по­ставил кинокамеру и снял четырех хищников".

Как там у Гумилева? "Четыре унтер-офицера...." Так в фильме появился поэтичный микроэпизод, вполне соответствующий духу рассказа Гумилёва о его первой разведке.

Конечно, такое ни в какой раскадровке заранее не придумаешь. Готовность к импровизации – одна из привлекательных сторон такого кино. Сама природа подсказывает, вносит свои коррективы в образный ряд. Кажется, что кто-то незримый становится твоим творческим союзником.

Или, к примеру, африканские экспедиции Гу­милёва. Если представить себе обычное поведение путешественника, то это человек, много молчащий, постоянно прислушивающийся, постигающий новое. Всякий человек, встреченный на пути, это подарок, знак, некое зеркало тебя самого, пости­гающего неизвестность.

В нашем фильме есть эпизод, в котором два человека двух разных рас и существующие как бы в разных временных измерениях, касаются ладонями друг друга. И реакция у них разная. Тем­нокожему хозяину чёрного петуха, коснувшемуся руки Гумилёва, кажется, что перед ним ожило привидение, выходец с того света.

Чтобы передать жару, мы с художником Вале­рием Кожиным анимировали африканских персо­нажей с помощью наплыва, нарочно замедляя ход времени, делая движения в кадре более тягучими. Всё это было придумано для контраста изображе­ний разных отрезков жизненного пути главного героя. Музыка Тимура Абрасуилова подчёркивала в фильме это полумиражное ощущение сгущенного времени.

О.А. Получается, поэтические метафоры влияют на выбор техники, в которой создаётся изображение?

Э.Б. В этом фильме для меня впервые содер­жание каждого эпизода стало требовать какого-то своего особенного технического подхода. Отсюда некоторая калейдоскопичность повествования. Но и это шло от желания передать в пластическом решении каждого эпизода свой колорит. Речь ведь идёт о нескольких эпизодах жизни художника, значительно отстоящих друг от друга во времени.

Этой игре со временем помогает и текст, кстати, целиком состоящий из фрагментов дневниковых записей, писем, прозы Гумилёва, и музыка. Сама метафора трамвая – своего рода модель сжатия времени, идущая от самого поэта. И это ложится на природу анимации. Происходит своего рода временной стереоэффект, позволяющий тринад­цатиминутный фильм гипнотически превратить в восприятии зрителя в полнометражную картину.

О.А. Эдуард Эдуардович, восприятие подобной картины требует какой-то особой культурной, художественной подготовки от зрителя? Для какой аудитории задуман такой цикл?

Э.Б. Если отбросить искусственную градацию, принятую сегодня, то такие фильмы найдут отклик в душе человека любого возраста, даже маленького.

Нам кажется, что о детях мы знаем всё. Мы за­ботливо отбираем для них стерильную экранную пищу, ставим плюсики рядом с цифрами, опреде­ляя для какой возрастной категории та или иная картина, и в каком-то смысле задаём эти возраст­ные интересы тем, кто будет смотреть фильм.

Прекрасно помню себя в детстве. В семь лет моими любимыми фильмами были "Война и мир", "Судьба человека", "Два Фёдора". Я знал их наи­зусть. И смотрел фильмы на телеэкране как настоя­щую жизнь. Поэтому сегодня очень сильно раду­юсь, когда вижу неподдельный интерес и восторг в глазах детей, которые разглядывают кадры нашего недетского кино, задают вопросы, приходя к нам на студию на экскурсии и мастер-классы. Вот как раз это нерафинированное, неразжёванное кино и является сильным контрастом тому, что препод­носится современным детям с экрана. Надеюсь, что с этим удивлением они унесут с таких занятий и некоторую тайну создания мультфильма...

О.А. Скажите, а как у Вас самого впервые воз­никли мысли о тайнах анимационного кино?

Э.Б. Так случилось, что я в детстве делал от­крытия без непосредственного участия взрослых. Почти три с половиной года мне пришлось проле­жать в больнице. Буквально пролежать: успешное лечение как раз и заключалось в этой обездвижен­ности. Но детство всё равно не прошло мимо. Оно было наполнено фантазиями, и по большей части жизнь протекала внутри меня, в воображении. Но мне было не скучно.

Помню такую фантазию, которая, может быть, характерна вообще для любого ребёнка. В своих выдумках я изготавливал причудливых существ, которые были похожи на игрушки... А по выходе из больницы первым делом разрисовал стены в квартире гуашью, расширил линию горизонта – на стенах появились пейзажи джунглей и сред­ней полосы: пригорки, тропинки, которые нельзя было вытоптать, и деревья, которых не поломать. Там была своя полочка неба, свои облака. Я за­водил воображаемым ключиком придуманных мной созданий и отпускал в эту природу. Оказав­шись ~на волен, они жили своей жизнью: кто-то летал, кто-то ползал, и у всех, конечно же, были свои дела и свои интересы. А я их периодически обнаруживал: до поры невидимая их жизнь мог­ла вдруг показаться... Потом стал населять дом добрыми человечками, слепленными из глины, которых прятал в укромных местах, чтобы они были скрыты от любого поверхностного взгляда. Предоставлял им возможность существовать дальше по свободной воле.

Может быть, в этом детском желании создать собственную страну со своей природой и обитате­лями и был запущен механизм выбора будущей профессии. Для меня анимация – это изобразитель­ное искусство. Но когда картинка вдруг перестаёт быть неподвижной, у нее появляется время, как у всего живого...