Они все в расцвете, умеют жить (дублёнки, краси­вые мохеровые шарфы, лучшая баня к их услугам, легко передвигаются на такси по предновогодней Москве), умеют дружить, знают друг друга с дет­ства – отношения свойскости, семейности будто распространяются на весь мир. Рассерженный попутчик в самолёте (прекрасный эпизод, сыгран­ный Рязановым, – обязательное камео в его филь­мах) возится с пьяным Лукашиным, позволяет спать на своём плече, а потом дотаскивает до зала ожидания в Ленинграде. Следующий встречный (шаржированный интеллигентный Г.Ронинсон) заводит с ним вежливейшую беседу, несмотря на его непрезентабельный вид. Внешний мир добр не только к главному герою, но вообще выглядит расположенным к людям. Эта важная вещь в позд­несоветском мировосприятии, в отличие, скажем, от мировосприятия сегодняшнего, где вражда, отторжение, чувство опасности распространяется по всем осям жизни.

На фоне этой всеобщей приязни именно Женя выглядит чуть слабее, чем все остальные. Быстрее всех пьянеет, что, конечно, можно объяснить его ночным дежурством, но просто он "вообще не пьёт", как он постоянно твердит. Живёт с мамой и доволен этим. Именно его, "как чурку", запи­хивают в самолёт, и именно с ним должна была случиться эта история. И всё это произошло само собой – он и усилий-то никаких не прикладывал.

Женя Лукашин – это такой современный ска­зочный персонаж, которому всё само идёт в руки. Он обаятельный, добрый, немного не от мира сего. Никак не может сообразить, чего от него добивает­ся умная и хваткая Галя, которая всё рассчитала и вычеркнула Катанянов из новогоднего сюжета. А Женя никак не может взять это в толк и всё твердит, что 4с Катанянами как-то нехорошо полу­чилось. "Обойдутся", – хамским тоном бросает она через плечо. Женя и этого тона не замечает. И вполне понятно, что стало бы с таким Женей в браке с такой вот Галей. А судьбе почему-то надо сохранить этого обаятельного человека и спасти от такой перспективы, и не дать пропасть в рутине, в тоске или пьянстве, что неизбежно бы его ждало, женись он на Гале.

Женя – это такой фольклорный младший брат, дольше всех задержавшийся у мамкиной юбки, ни­как не добивающийся своего счастья. В противовес всем тем, кто должен "бороться, искать ..." и т.д., ведь именно такую модель поведения навязывает внешний мир – независимо от социального строя. А этот уж никак не герой. Не "не орёл" (пьяный московский гость ещё как держится орлом перед новой ленинградской знакомой!), как припечатала Мордюкова Ульянова в фильме "Простая исто­рия", а именно не герой – в общепринятом смысле. Но он-то и получает всё. Буквально свалившись с неба, ничего не соображая, он понимает, что "судьба его вдруг переменилась", и принимает эту перемену.

То, что герой попадает в эту историю, "ниче­го не соображая", ни бум-бум, не только стало двигателем сюжета, но и развязало руки режис­сёру. Показать пьяного в новогодней комедии это не только простительно, но и куда как уместно. Тем более что Андрей Мягков так обаятельно и симпатично всё это изображает, оставаясь интел­лигентным врачом даже в таком состоянии и тем самым смягчая представление о том, что пьяный человек всегда отвратителен. Просто это опьяне­ние стало поводом для освобождения героя – как буквального (ему теперь не грозит брак с Галей), так и метафорического. Никогда бы в нормальном состоянии, даже в лихорадке праздника, Женя не стал бы кланяться вдруг распахнувшейся двери в подъезд, когда он мялся и не решался войти, чтобы попросить у Нади и Ипполита денег на самолёт. А когда потом сам собой откроется и лифт, он ему поклонится. И два таких одинаковых ко­медийных эпизода, идущих подряд, не выглядят излишеством. Это режиссёр делает специально, чтобы зритель обратил на это внимание и понял, что это не случайность, – это такой язык общения с миром. Именно будучи пьяным, он становится не просто свободным, а как-то интуитивно делает именно то, что нужно и правильно в этот момент. Его замутнённое для нормальных действий созна­ние воспринимает нечто иное – эти знаки судьбы, которых трезвыми глазами не рассмотреть. И это оказывается спасительным для него. Иными словами, эти действия диктуются не пьянством, а той свободой, которую он вдруг почувствовал. Будто сквозь всю цивилизованность, привычки воспитанного человека проступило нутро – не страшное, не тёмное (а ведь нас всегда пугают именно тёмным началом, и уж если что откроется, то именно оно), а не искажённое ничем наносным фольклорное начало, которое приводило таких вот дурачков в нужное место в нужное время, чтобы осуществилась их судьба.

Лукашин включён не в линейное время, которое идёт себе и идёт, а в циклическое, фольклорное, которое никогда не кончается, а воспроизводится. Неслучайно весь фильм он всякому встречному поперечному повторяет, что "каждый год, 31 де­кабря, он с друзьями ходит в баню" – далее по тек­сту. И это, как ни странно, не надоедает зрителю, потому что мы все так или иначе включены в это циклическое время. Оно – часть нашего подсозна­ния и сознания тоже: мы же все помним повторы из сказок, когда герой по многу раз объясняет, за чем он идёт в Тридевятое царство.

Рязанов очень точно, скорее всего, интуитивно, попал в тот фольклорный ритм, который и компо­зиционно организует события, и служит индика­тором "свой-чужой". Этот интуитивный уровень очень важен. Именно на него реагируют и герои картины, и зрители: ведь в каждом живёт тот или иной фольклорный персонаж. Все мы – или "раз­умные" старшие братья, или такие вот "дурачки".

Люди нормальные, которые не склонны ни к чему необычному, сразу хотят поймать Женю то ли на вранье, то ли на глупости: "Какая баня?! У него ванна есть" – говорят и Галя, и Ипполит, люди обычные, но неплохие: ведь выбрали же их почему-то и Женя, и Надя в спутники. Причём особенно замечательно, что Гале про всю эту исто­рию с баней рассказывает Надя, которая как-то сразу поверила ему и говорит буквально словами Лукашина – она легко переняла их, видимо, по сродству натур. Ведь этот индикатор "свой чужой" зажёгся ещё раньше. Когда Надя пришла домой и не заметила, что у неё в доме спит неизвестно кто. "Потому что ты безалаберная", – это правильный Ипполит точно про неё знает.

Судьбы Жени и Нади похожи изначально. Пап нет, только мамы, живут вместе – и не только потому, что это печальная советская реальность, когда дети и родители живут вместе всю жизнь. Теперь вот одновременно получили квартиры. И в Надиной судьбе что-то сдвинулось, она тоже со­бралась выйти замуж за хорошего человека. Но она в одночасье готова всё это бросить, и не пото­му, что "настоящего Ипполита" больше не будет, а потому, что она тоже что-то почувствовала. Она срывается с места – то на вокзал едет в новогоднюю ночь, то в Москву летит, правда, по доброй воле, а не как Лукашин, которого запихнули в самолёт. И эта хохота к перемене мест, это особое внутрен­нее беспокойство должно вывести её за пределы квартиры, как за пределы сложившейся жизни, которая тоже с таким Ипполитом была бы более чем предсказуемой.

В самом деле, куда она уходит из дома, где си­дит человек, из-за которого поменялась его жизнь. Почему она не "останавливает мгновенье", желая побыть вместе с ним до его отъезда? Вероятно, по­тому, что то, что с ней происходит, больше, чем просто следствие нежданной встречи, – это пере­мена жизни, которая уже состоялась, независимо от продолжения истории с "московским гостем". Вот почему она летит (в переносном смысле тоже) в Москву вроде как веник отдать, а на самом деле – жизнь переменить. И это после нескольких часов знакомства!

Эта "совершенно нетипичная история", с точки зрения здравого смысла, тем не менее отвечает, видимо, каким-то нашим глубинным представлениям о жизни, чтобы, когда всё устоялось и шансов на перемены нет, всё само устроилось. Как звучит в закадровой песне на евтушенковские стихи: "О, кто-нибудь! Приди, нарушь...". Казалось бы, у обоих героев всё похоже и всё складывается. Интеллигентные профессии: врач – учительница, мамы живы-здоровы, друзья-подруги окружают хорошие, и у них всё хорошо, в свою очередь, и жизнь готова наладиться, и никуда уже от этого вроде не деться: обоих героев ждёт такое же нор­мальное продолжение – оба готовы создать семью. Поломать такое в последний момент – это могло бы стать сюжетом драмы, если не трагедии. Но Рязанов снимает комедию про иронии судьбы. А в чём же ирония? В чём насмешка? В том, что герои меняют шило на мыло? Такая же квартира, такая же мама, те же звонки в дверь, но в Москве?