А. Мелик-Пашаев

Они рисовали революцию

Кто-то о новой свободе
На площадях говорит…

Александр Блок, 2003 год

В начале 2017 года в Государственном Историческом музее была организована небольшая, но впечатляющая выставка «Я рисую революцию»: рисунки детей 1917 года «на свободную тему». Авторы - младшие школьники и подростки. Техника - в основном акварель. Рисунки сопровождались краткими текстами детских высказываний.

В рисунках не так много простодушной «милоты», яркой эмоциональности цветовых решений, особого сочетания свободы, неумелости и выразительности - всего того, что мы привыкли ценить в детском творчестве. Зато отношение к процессу и результату рисования, кажется, более уважительное и серьёзное, чем у нынешних детей. Порою им удаются сложно организованные, «мускулистые» композиции, определённо передающие атмосферу события. Впрочем, это впечатление повторяется у меня на многих ретроспективных и сравнительных выставках детского творчества. Сейчас речь о другом.

Рисунки периода февральской-октябрьской революции, которые собрал учёный и педагог В.С. Воронов (1887-1940), наводят на те же мысли, что и некоторые другие подобные коллекции. Например, собрание работ детей из разных стран мира, которое хранит, описывает и экспонирует коллектив учёных под руководством Н.Н. Фоминой (Институт художественного образования и культурологии РАО) или фонд литературных работ 1980-1990-х годов, созданных в ходе обучения по программе Г.Н. Кудиной и З.Н. Новлянской (Психологический институт РАО).

Они дают понять, что искусство детей - это не только полноценное явление художественной культуры, незаменимый материал для психологии творчества, нелицеприятное свидетельство достижений и промахов педагогики искусства, но это ещё и не освоенная область «истории повседневности». Это - бесхитростное свидетельство, не отредактированное «задним числом» отображение мощного потока жизни, несущего детей. Сумятица ожиданий и разочарований, гул улицы, выкрики, лозунги и штампы текущего момента, домашние пересуды - всё это сразу врывается в сознание посетителя выставки.

Довольно большая часть работ посвящена жанру, не характерному для детей. Это обобщённые, психологически убедительные, иногда ироничные образы «типичных представителей» социальных или политических групп. Рисунки подписаны крупным почерком: БОЛЬШЕВИК, СПЕКУЛЯНТ, КАДЕТ, БУРЖУЙ, ЮНКЕР, красногвардеец, СОЦИАЛ-РЕВОЛЮЦИОНЕР... Чаще всего встречаются, понятное дело, Большевик и Буржуй.

Среди работ попадаются на редкость острые и выразительные. Вот гладкий усатый Спекулянт с жуликоватыми глазками и причудливо расположенным названием рисунка; вот Маша-Большевичка, руки в боки, «кровь с молоком»; вот Буржуи в пальто до пола. На одном рисунке - длинный-длинный Большевик с ружьём и чёрненький меньшевичок, едва ему по щиколотку...

Преобладающий тон рисунков февральского и последующего периодов 17 года - бодрый, лозунгово-оптимистичный, тревожный, но скорее мирный. Есть исключения: «Война до победного конца!» или «Большевик идёт против войны и правительства и хочет предать родину». Но лозунг «Против войны!» явно популярнее, и ассоциируется это мирное будущее чаще всего именно с образом Большевика. Видно, что инициаторы грядущей гражданской войны получили большую поддержку, обещав людям мир.

Наряду с «Миром» очень популярна «Свобода», и провозвестником её также обычно бывает Большевик. Есть его изображение со словом «Свобода» прямо на лбу, то есть на околыше; по лицу читается, какой свободы от него дождёшься, хотя маленький автор едва ли имел это в виду. Но есть и такое: «Да здравствует свободная Россия! Да здравствует Керенский!» Или название в форме «диалога»: «Большевик. Пропустите нас туда. Россия. Нет не пропущу. Вы очень господа хороши».

Много изображений длинных-предлинных очередей (опять же скажу: выразительные, ритмически организованные рисунки). Очереди в булочные, пока ещё с именами хозяев: Чуева, Титова, Богомолова. В мясную лавку. В продовольственную лавку. Вот чётко прорисованный в нижней части рисунка кукиш и подпись: «Хлеб большевиков».

Но в целом облик «февральского» города определяют бодрые, почти праздничные шествия и демонстрации. Император ещё не убит, а о «новой свободе» в голос говорят на площадях. Чувствуется несомненный подъём, некий дух надежды. Может, то были, как сказано у Окуджавы, «надежды злые»? А может, и в самом деле приоткрывались новые возможности? По мере движения к октябрю и далее шествия и митинги сменяются изображениями взрывов, обстрелов, убийств, площадей с лежащими на них человечками.

Вот как описывает В.С. Воронов тот тяжкий опыт, который выпал на долю детей 17-го года.

«Революционный порыв захватил всех граждан - и больших, и малых, и богатых, и бедных, храбрых и робких, избранных и незваных (скрытая отсылка к Евангелию: «Много званых, но мало избранных» - ред.).

...Дети-художники передавали бумаге нахлынувшие свои впечатления, новые наблюдения и взволнованно-восторженное настроение... Впечатления отроческих лет - первой ступени, уводящей от безмятежного детства, - всегда... глубоко влияют на образование характеров, и. Россия имела все основания в будущем ждать от своих малых детей великих деяний. Но... вдохновенно-революционное настроение школьничества было разрушено. Детям скоро и ярко довелось увидеть и «обратную» сторону ... медали революции. На их глазах - столь быстро, что многие из них не успели дочитать своего очередного учебника, - революция перестала быть вдохновляющей поэзией и стала страшным и кровавым бредом. Дети, не успевшие вкусить ни одного плода с древа свободы, были испуганы и нравственно подавлены картинами братоубийственной внутренней войны и смущены наблюдениями над рознью, гневом и враждой освободившего себя народа».

За сколькими печатями должен был Воронов хранить такие записи в 1930-е годы!

Послушаем и самих детей.

«Была весна. Люди стали волноваться и сделали революцию».
«Царя нет, а мы сидим и пьём чай, как будто ничего не случилось».
«В дни революции было очень весело. И русскую революцию никогда не забуду».
«Как только свергли царя, народ весь разделился на двенадцать партиев».
«Я сначала любил нашу русскую революцию и думал, что все теперь будут жить хорошо, а теперь увидел, что это всё неправда».
«Люди пошли друг на друга. Братья на братьев. Солдаты, верные защитники родины, сделались изменниками».

* * *

С каким грузом противоречий в уме и в сердце пошли по жизни те, кто в детстве «рисовал революцию»! Что передали они своим детям и ныне живущим внукам? Не здесь ли корень того смятения, которое несут в себе многие наши современники, искренне готовые служить молебны на мощах убитого императора и одновременно поклоняться останкам того, кто его убил?

И чему могут нас научить простодушные свидетельства малолетних очевидцев бури и смуты? Главное, может быть, тому, что МИР и СВОБОДА никогда не родятся из вражды, из внешних, насильственных перемен. МИР и СВОБОДУ надо поселить в душе - в моей, в твоей, в его. И чем больше будет таких душ, тем вероятнее, что более свободной и мирной станет со временем общественная жизнь. Быстрых путей к этому, наверное, нет.