Серебряные киноструны Игоря Северянина

Серебряные киноструны Игоря Северянина

Известно ль тем, кто, вместо нарда,
Кадит мне гарный дух бревна,
Что в жилах северного барда
Струится кровь Карамзина?
И вовсе жребий мой не горек!..
Я верю, доблестный мой дед,
Что я - в поэзии историк,
Как ты - в истории поэт!
И. Северянин

«Я – тоже царь, но царь стихов!»

Советский литературный авангард дружно предал имя Игоря Северянина поруганию и забвению. Его «второсортность» пролетарские авторы иллюстрировали, глумясь над бестселлерами Серебряного века – «Ананасы в шампанском», «Принцессе Мимозе» «Колокола собора чувств» – и отторгая неологизмы поэта: «грезёр» [мечтатель], «поэзоконцерт» [визитная карточка И. Северянина], «оэкранен»… Северянин ответил поэзой «Рескрипт короля»:

Отныне плащ мой фиолетов,
Берэта бархат в серебре:
Я избран королём поэтов
На зависть нудной мошкаре.

Легендарное титулование состоялось в Москве 27 февраля 1918 года на вечере поэзии в Политехническом музее (Владимира Маяковского удостоили второго места, Константина Бальмонта – третьего).

К этому времени русская публика нарекла королевой экрана Веру Холодную, а королём – Ивана Мозжухина. (Напомню: актёр сделал строки Северянина «Всё по-старому, – сказала нежно, / Всё по-старому…» эпиграфом к своему стихотворению «Ты не любишь розы белыя»). Легко увидеть и глубинные сближения литературного мира «царственного паяца» (как титуловал себя Северянин) и мира кинематографического. Об одном из них писал ещё Иван Бунин: аудиторией поэта были «все гимназисты, студенты, курсистки, молодые офицеры, фельдшерицы, коммивояжеры, юнкера…».

Они же, как известно, заполняли "электротеатры" .

Северянин называл себя к цар­ственным паяцем» не случайно. "Паяц"!» - кричали ему все гимна­зисты...», и Северянин принимал клеймо с таким грустным досто­инством, что оно воспринималось как королевский титул. Женщины бросали к его ногам бриллиан­товые серьги, кольца, браслеты, мужчины распрягали лошадей и сами несли его экипаж. Когда на Невском проспекте в Петербурге перекрывали движение, все знали: Северянин выступает в зале под Думской каланчой...

Не менее важно образное единство фильмов и поэз, в котором  Владислав Ходасевич увидел архисовременность Северянина:  И не только потому, что в ней  [в поэзии - В.Р.] часто говорится об аэропланах, кокотках и т.п., а потому, что его душа - душа сегодняшнего дня. Может быть, в ней отразились все  пороки, изломы, уродства нашей городской жизни, нашей тридцатиэтажной культуры, гнилой как рокфор» 1. Это хорошо понимали их оппоненты. На
рапповской почве творчество к короля поэтов» и русскую психологическую кинодраму клеймили весомо, грубо, зримо», одними и теми же топор­ными штампами как салонно-будуарное слащавое безвкусие. О советскую реальность разбились и мечты Поэта об обновлении поэтического языка, сформулированные им в Манифесте «Академия эгопоэзии (Вселенский Футуризм)» .

Северянин пытался отстоять свой художественный мир:

И вот теперь, когда наука
Побита неучем рабом,
Когда завыла чернь, как сука,
Хватив искусство батогом,
И победила кинолента
Театр, прекрасного оплот,
Позор стране, проведшей хама —
Кощунника меж царских врат..

К сожалению, в сознании наших современников укоренилась не критическая мысль Серебряного века, а пролеткультовская эстетика. Наверное, предвидя это, Северянин сказал о Маяковском, назвавшим его "Оскаром Уайльдом из Сестрорецка": "В господском смысле он, конечно, хам./ Историков о             нём тоскуют плётки/ Пройтись по всем стихоХопотрохам..."

Среди векового пролеткультовского беспамятства я бы сослалась на авторитет Александра Блока, Сергея Рахманинова2 и Корнея Чуковского. Так, Блок 25 марта 1913 года сделал дневниковую запись: Мы в "Сирине" много говорили об Игоре Северянине, а вчера я читал маме и тёте его книгу ["Громокипящий кубок" — В.Р.]. Отказываюсь от многих своих слов, я преуменьшал его, хотя он и нравился мне временами очень. Это — настоящий, свежий, детский талант. Храни его Бог». А Чуковский в своих знаменитых статьях о футуризме (1914 год) отметил северянинский культ музыки: "Всё, что увидит или почувствует, у него претворяется в музыку, и даже эти коляски, кабриолеты, кареты, — ведь каждая в его стихе звучит по-своему, имеет свой собственный ритм, свой собственный стихотворный напев. Как виртуозно он умеет передать мелодией стиха и полёг аэроплана, и качание качелей, и мгновенно мелькнувший экспресс, и               танцы. Даже свои поэзы он означает, как ноты: соната, интермеццо...."

Сверкающие северянинские строки о любви, рождённые в 1909 году, вдохновили Сергея Рахманинова на романс "Маргаритки" . Он был сочинён в сентябре 1916 года на тамбовской земле в родовом имении композитора Ивановке.

Произведение написано для сопрано. Романс "Маргаритки" — шедевр вокальной лирики — вошёл в ор. 38 (№3, Lentо, F-dur), и был опубликован в Петрограде в 1916 году Российским музыкальным издательством.

Первое исполнение «Маргариток» Рахманинов доверил на редкость пластичной, живой и обворожительной красавице Нине Кошиц (ей посвящены все романсы этого opus,a, ставшие последними песнями композитора). Выпускница Московской консерватории обладала лирико-драматическим сопрано изумительной красоты, с лёгкостью звучавшим в широчайшем диапазоне.

Борис Асафьев восторженно приветствовал певицу на страницах «Музыкального современника», акцентируя безукоризненность исполнения "миниатюрной драмы", которое «навсегда врезалось в память». "Пела Н.П.Кошиц, ей аккомпанировал Рахманинов, — вспоминал дирижёр Александр Хессин. Сколько теплоты, упоительной нежности и       тихой грусти было вложено певицей и Рахманиновым в исполнение романсов" . С концертной программой, куда входили любимейшие композитором к Маргаритки я , дуэт в октябре 1916 — январе 1917 выступал в обеих столицах Империи, а также в Харькове и Киеве.

В эмиграции Кошиц пела северянинские строки (Ю, посмотри! Как много маргариток — / И там, тут.../ Они цветут; их много; их избыток; Они цветут...» и после резкой педали: Вы — лета мощь! / Вы — светлый полк!») на сценах оперных театров Парижа и Чикаго, в концертных турне с лучшими симфоническими оркестрами США —Филадельфийским (под руководством Леопольда Стоковского) и Бостонским (под руководством Сергея Кусевицкого).

Спустя 25 лет после русской катастрофы певица и композитор встретились в Беверли Хиллз, близ Лос-Анджелеса. Они вновь стали исполнять романсы, уже для друзей — Владимира Горовица и его жены Ванды.

А в репертуаре Александра Вер­тинского была песенка к Бразиль­ский крейсер» на текст поэзы Се­верянина «Когда придёт корабль».

Внук Карамзина.

Игорь Северянин рассказал о своём отце Василии Петровиче Лотарёве в автобиографической поэме к Роса оранжевого часа» :

Отец мой, офицер сапёрный
Он светлый ум имел бесспорный,
Немного в духе англичан.
Великолепнейший лингвист,
образован, и воспитан,
Бывал он в Comedie Francaise;
Но вместе с тем и Разин Стенька
душе, где бродит русский бес.

А по линии матери Наталии Сте­пановны, урождённой Шеншиной, Северянин происходил из старинно­го дворянского рода, чем гордился чрезвычайно. Его предками были Николай Карамзин и Афанасий Фет. ц футуриста Давида Бурлюка лицо «северного барда» ассоциировалось с екатерининским вельможей. Наи­более яркие страницы детства Поэта связаны с Гатчиной, где Северянин жил с боготворимой им мамой (лю­бимого Шарля Бодлера он перево­дил <<с помощью татап» ). В своём салоне Наталия Степановна при­нимала художников, музыкантов, литераторов, будущего советского дипломата Александру Коллонтай, сына Карамзина...

Другой источник поэтического вдохновения Северянина — опер­ная музыка. В автобиографиче­ской статье 1924 года «Образ­цовые основы» он пишет: Моё творчество стало развиваться на двух основных принципах, класси­ческая банальность и мелодиче­ская музыкальность... От первого я стал излечиваться в 1909-10 гг., от второго же не могу, кажется, избавиться и теперь: слишком до сей поры, несмотря на всю её "вам­пучность", люблю я оперу, будь то старая итальянская Доницетти или Беллини или же последние завоевания Игоря Стравинского и Сергея Прокофьева, моих громо­имённых соотечественников.../ Удивительно ли, что/ сам я чи­таю речитативом?»

А в «Оперных заметках» Севе­рянин вспоминал: русские оперы!

  • очаровали меня, потрясли, пробу­дили во мне мечту — запела душа моя. Как всё было пленительно, как небывало красочно/ сказочная сцена с вит язями, лошадьми, Крем­лём Путивльским, киевскими ле­сами дремучими, пещерой Скульды и такая большая, широкая, высокая, глубокая! перед глазами — сон старины русской, в ушах — душу чарующие голоса, душу зажигающие мелодии, душу потрясающий оркестр. Как не пробудиться тут поэту, поэтом рождённому?..» 3 Все знали, что Северянин мог профессионально спеть любую оперную арию, да так, что стены дрожали.

Поэзы с экрана.

Особо богата кинематографической семантикой философская поэза Игоря Северянина 1911 года к Июльский полдень» из поэтического цикла к Мороженое из сирени я; в ряде изданий она имеет подзаголовок к Синематограф я . Текст её ярко самобытен даже на фоне подобного рода сочинений Владимира Стасова, Андрея Белого, Александра Блока, Леонида Андреева, Максима Горького, Корнея Чуковского... Перефразируя Осипа Мандельштама, уместно сказать: хаосу, до сих пор царящему в представлениях спецов по Х Музе, дана очаровательная форма, киноведческая точность, подлинная образность.

Так, метафора к электрическое биенье я шифрует восприятие кинозрителем оптических дефектов на белом полотне от пульсации проецирующего луча, что легко прочитывалось современниками.

Для них слово "быстро-темпное" однозначно служило образным определением к фильмы я; а слово к инок я — анаграммой к кино я. Выражение «шинами мотора», то есть автомобиля, звучало для кинеманов Серебряного века как изысканная анаграмма слова "синематограф", а не как образ ревущего уличного монстра. (Любопытно, что Александру Ханжонкову шипение первых киноаппаратов к напоминало скрипение расхлябанной телеги», а у Франца Кафки "пневматические шины шипят на мокром асфальте, как аппарат в кинематографе"). Впрочем, Северянин говорит не о чудовищных звуках, испускаемых первыми авто, а об эластичном шелесте. Он создаёт из него акустический лейтмотив "Июльского полдня".

Северянин создавал акустическую реальность стихотворения по законам немого экрана, ведь сто лет назад кино у зрителей ассоциировалось не только с беззвучностью визуального действия, но и с шумом проектора. Газетные штампы: к затрещало, зашипело... на полотне появилось... я уже давно воспринимаются как яркая примета архаичного киновремени.

Июльский полдень.

Синематограф

Элегантная коляска, в электрическом биеньи,
Эластично шелестела по шоссейному песку;
В             ней две девственные дамы, в быстро-темпном упоеньи,
В             ало-встречном устремленьи — это пчёлки к лепестку.
А             кругом бежали сосны, идеалы равноправии,
Плыло небо, пело солнце, кувыркался ветерок;
И            под шипами мотора пыль дымилась, прыгал гравий,
Совпадала с ветром птичка на дороге без дорог...
У             ограды монастырской столбенел зловеще инок,
Слыша в хрупоте коляски звуки «нравственных пропаж» .. .
И            с испугом отряхаясь от разбуженных песчинок,
Проклинал безвредным взором шаловливый экипаж.
Хохот, свежий точно море, хохот, жаркий точно кратер,
Лился лавой из коляски, остывая в выси сфер,
Шелестел молниеносно под колёсами фарватер,
И            пьянел вином восторга поощряемый шоффэр...

Северянину принадлежит остроумная рецензия на фильм Мориса Клемана к Мадам Сан-Жен я ("Госпожа Бесцеремонова") с великой Габриэль Режан в заглавной роли. Это была экранизация популярной в России пьесы Викторьена Сарду и Эмиля Моро, поставленной во французском театре к Водевиль я . Прелестная киноверсия, годами украшавшая европейский репертуар, была создана в компании «Фильм даря [в прямом переводе означает "художественный фильм"].

Прообразом героини пьесы была необразованная прачка, ставшая женой маршала Франции эпохи наполеоновских войн Франсуа Лефевра, герцога Данцингского. Прачка-герцогиня воспринималась Северяниным как характерный типаж современности, которую он именовал "санженистым временем", что значило: к век кривляк и нравственных калек я . Именно в этом ключе Северянин от имени мадам Сан-Жен повествует о путешествии в Мексику, чудовищно смешав разные культуры. В этот салат органично вписывается и к биплан я — дань Поэта жгучему вниманию кинематографистов к воздухоплаванию.

М-МЕ SАNS-GENЕ

Рассказ путешественницы

Это было в тропической Мексике,
Где ещё не спускался биплан,
Где так вкусны пушистые персики,
В             белом ранчо у моста лиан.
Далеко-далеко, за льяносами,
Где цветы ядовитее змей,
С             индианками плоско-курносыми
Повстречалась я в жизни моей.
Я             гостила у дикого племени,
Кругозор был и ярок, и нов,
Много-много уж этому времени!
Много-много уж этому снов!
С             жаркой кровью, бурливее кратера,
Краснокожий метал бумеранг,
И            нередко от выстрела скватгера
Уносил его стройный мустанг.
А             бывало пунцовыми ранами
Пачкал в ранчо бамбуковый пол...
Я             кормила индейца бананами,
Уважать заставляла свой пол...
задушите меня, зацарапайте,
Предпочтенье отдам дикарю,
Потому что любила на западе
И за это себя не корю...
Киномуза короля поэтов.

Лидия Дмитриевна Рынди­на... Человек высокой душевной ноты. Драматическая актриса, писательница, журналист, пере­водчик, жена поэта и издателя Сергея Кречетова. Сегодня она известна как первая исполни­тельница белогвардейских сти­хов Марины Цветаевой («Лебе­диный стан») перед частями рус­ской Добровольческой армии. С ними и шагнула в эмиграцию... Она не разрешала отчаянию уко­рениться в своей душе, всегда настраивала окружающих на радость. Поэтому, как видится из сегодняшнего дня, ей удалось чрезвычайно много сделать и в культуре русского зарубежья. Разумеется, советское киноведение предало её имя забвению.

Рындина начала сценическую карьеру на под­мостках Киевского театра Синельникова. затем играла в труппе Корша, работала у Незлобина. Но звёздные роли пришли к ней в кинематографе. В историю русского экрана Рындина вошла мелодией Лизы из ермольевской инсценировки «Николай Ставрогин» по роману Фёдора Достоевского к Бесы» (режиссёр Яков Протазанов). Её исполнение по­коилось на прочной традиции и художественных канонах русской литературы. Это был вдохновен­нейший взлёт русского кино. Образ Ставрогина впервые воплотил на кинополотне великий трагик Иван Мозжухин. Он считал эту роль самой силь­ной своей работой в кино, а свои воспоминания озаглавил к Когда я был Николаем Ставрогиным» .

Встретились Игорь Северянин и Лидия Рындина в салоне Фёдора Сологуба. Его посещали поэты, театралы, репортёры, импресарио, антрепренёры, кинематографисты... Северянин посвятил ей сти­хи "Качалка грёзэрки" , "Рондо" , второе издание книги "златолира" (М.: Гриф, 1914).

Рындина с успехом представляла со сцены им­прессионистскую зыбкость его стихов, что отмеча­ла столичная пресса: актриса к в своеобразной ма­нере чтения, острой, как иглы шампанского, дала ту изысканную и несколько пряную утончённость, которая составляет душу поэзии Северянина» .

Оэкраненная поэза.

Северянин не стал человеком ксинема». Кинема­тографистов, и сто лет назад падких на сенсации, всё-таки не прельстила его скандальная слава и артистичность. Была "оэкране­на" лишь поэза «Ты  ко мне не вернёшься» из книги "Громокипящий кубок". Трагическое стихотворение посвящено Евгении Гуцан (в автобиографическом романе к Падучая стремнина» она выведена под именем к злата» ). Вторая героиня к пьески, в          которой теплится чувство» (к Биржевые ведомости») — дочь Северянина и Гуцан — Тамара.

"Кинопоэзу" в 5 частях с прологом сняли в 1916 году в посредственном ателье "Белла-роза" и           с посредственными актёрами. Работа оператора Альфонса Винклера, по мнению профессионального киножурнала "Проектор", была — к не ровная: местами выше среднего, местами — ниже» . Правда, режиссёр и сценарист был знатный: Александр Иванов¬Гай. Он известен, главным образом, как исключительный интерпретатор на серебряном экране Фёдора Шаляпина и Игоря Северянина. Обозреватели хором обвинили Иванова-Гая в киноплагиате — бездарном перепеве ханжонковского фильма "Люля Бек", и были едины в том, что на экране появилась очередная типичная салонная драма, погубившая оригинал. Единственным украшением экранизации стало появление в начале и конце ленты портрета поэта с титром:

Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоён:
Я             повсеградно оэкранен,
Я             повсесердно утверждён!

Страстное заклинание грезёра не сбылось.

Литература:

Рахманинов С. Ивановка. Времена. События. Судьбы. М.: Издательство фонда Ирины Архиповой, 2008.

Рогова В. Красота спасёт экран// Искусство в школе. 2010. 3s1. С. 63-64.

Рогова В. Крестьянский сын Иван Мозжухин // Ис-кусство в школе. 2004. 3s5. С. 69-72.

Северянин И. Поэма «Роса оранжевого часа». Северянин И. кГромокипящий кубок» /Сборник поэз. М.: Гриф, 1913.

Северянин И. кзлатолира» / Сб. М.: Гриф, 1914. Северянин И. «Колокола собора чувств»: Автобио-графич. роман в стихах.

Северянин Игорь. Громокипящий кубок. Ананасы в шампанском. Соловей. Классические розы / На-учное издание. М. :Наука. 2004.

Свободы без кандалов не бывает. Трибуна. 2012. 13-26 декабря. С.4.

Ходасевич В. <Рец.> Игорь Северянин. Громокипящий кубок // Утро России. М., 1913. 16 марта.

 

1 Х о д а с е в и ч В. Игорь Северянин. Громокипящий кубок: Рец. // Утро России. М., 1913. 16 марта.

2 Валюта из фонда Рахманинова в Нью-Йорке, направляемая Игорю Северянину строго поквартально, была для него важней¬шим подспорьем в эмигрантские годы. родовом имении композитора Ивановке.

3 О постановке оперы «Князь Игорь» Александра Бородина на сцене Императорского

Мариинского театра в Петербурге. Фёдор Шаляпин пел Владимира Галицкого.

Любимый композитор Поэта - Тома Амбруаз (1811-1896), его оперы: «Миньон», 1886, и «Гамлет», 1868. Среди любимых опер Северянина: «Рогнеда» Александра Серова, «золотой петушок» и «Ночь перед Рожде­ством» Н.А.Римского-Корсакова.

 

 

 

 

 

Автор: 
Искусство в школе: 
2016
№1.
С.49-50, 54-56.

Оставить комментарий

Image CAPTCHA
Enter the characters shown in the image.