Почему я хотел это подчеркнуть, и почему я собираюсь написать эту статью, написать намного подробнее, конечно, чем я рассказал? Да потому, что, к сожалению, в разных случаях (и это прихо­дилось встречать и в написанном виде, и на уроках) бывают попытки разобрать каждую тему так: вот один урок – введение в тему, следующий урок – углубление темы, а потом завершение, обобщение темы и всё – с темой "Интонация" на таком-то уроке II класса покончено. И до этого якобы её и не было... А ведь тема "Интонация" начинается с первого же урока и не кончается никогда, даже на уровне самого выдающегося композитора, освоив­шего все закономерности музыки и сочинявшего её. Асафьев сказал: 4Если композитор нашёл точ­ную интонацию, он может считать, что сочинение у него в кармане. Вот так.

Это первое, что я хотел сказать. Что же отсюда вытекает? Вот мы после VII класса (по старой но­менклатуре)... хотим привести всех ребят (и сейчас сдвинулось это дело, наконец) к курсу "Мировая художественная культура", который объединяет сейчас, насколько я пониманию, всех сидящих в зале, ибо тут есть и литераторы, и музыканты, и художники. Что же отсюда следует? Что нельзя так вести занятия по музыке, чтобы "Мировая художественная культура" была неожиданной, вдруг открылось что-то до сих пор неведомое. Да, это качественно новое, но новое качество, как мы знаем, всегда возникает в результате количествен­ного накопления. Идёт количественное накопление, потом появляется новое качество – "Мировая художественная культура".

И мне хочется услышать ваши соображения по этому поводу: где начинается литература у нас на уроках музыки? (Реплика из зала: 4С I класса.)

Да, на первом же уроке I класса. Скажите, а мы на уроках музыки всегда внимательно относимся к литературному, поэтическому содержанию про­изведений, которые ребята поют, или к программе литературной, на которой основано какое-нибудь программное произведение? Вот тут вы тоже можете ответить мне? (Реплика из зала: "Стараемся!") Ви­дите, один уже старается, может, ещё кто-нибудь старается, но я думаю, что говорить сегодня о том, что это делается сознательно и всюду, по-моему, преждевременно. Я основываюсь не на домашних размышлениях, и то, что я сейчас говорю,– не результат "домашнего задания"... Это результат непрерывных наблюдений, потому что я часто встречаюсь и с учителями, и с ребятами в разных местах. Мне кажется, что это первое, на что нужно обратить внимание.

Конечно, нельзя превращать урок музыки в урок литературы, это понятно. К тому же не всегда стихи заслуживают того, чтобы на них обратить внимание как на поэтическое произведение (кто-то сказал, в чём разница между стихами и текстом: на тексты пишут плохие песни, на стихи – хорошие). Хотелось, чтобы не было таких "текстов", но, к со­жалению, практика такова, что качество детской песни снизилось, о чём можно судить, например, по детским передачам телевидения.

Кстати, вчера на секретариате Союза компози­торов речь шла о том, что развлекательная эстрада вступила в новую полосу "завоевания человече­ства" – детей малых стали "завоёвывать". Сейчас на эстраде выступают дети дошкольного возраста 4-5 лет, детсадовские ребята, и их заставляют вытворять то, что в общем выглядит просто непри­стойно. Говорилось даже более резко, что их учат порнографическим движениям и поведению, вот так было сказано.

Потому, к сожалению, не всё, но всё же многое в программе по музыке (я имею в виду вокальный репертуар) заслуживает того, чтобы обратить вни­мание на поэтическую сторону.

А дальше – возьмите, скажем, программные произведения вплоть до "Ромео и Джульетты" Чайковского. Ну можно ли здесь говорить только о музыке, минуя Шекспира? Конечно, нет.

Товарищи, это вообще должно кончиться, не может быть, чтобы сегодня, когда духовному миру людей, ребят, подростков должно быть уделено самое большое внимание, не может быть, чтобы музыка была только 45 минут в неделю! У нас был разговор в Министерстве просвещения на одной из коллегий, когда пришлось отстаивать 1 час, снятый с VII (VIII) класса. Ведь аргумент выдвигался такой: в литературе тоже сняли один час, что же делать? Но в литературе сняли в средней школе из восьмисот часов с лишним, а в музыке – из ста с чем-то... Ну как можно сравнивать?

И насколько можно, я думаю, нужно сделать так, чтобы, входя в основные грани музыки и в основные важнейшие жизненные ситуации, ребята посте­пенно подошли к курсу "Мировая художественная культура". [...]

Когда-то было мнение, что правильно вести музыку все десять лет, изобразительное искусство - десять лет... Я считаю, что музыку можно вести и 20, и 40, и б0 лет, но это ничего нового не даст, потому что всё равно человек, если дорос до опреде­лённого возраста, будет заниматься сам, будет слу­шать музыку, будет изучать, но ему нужна музыка не как самостоятельное что-то и изолированное, а как часть единой художественной культуры. Театр в  школе очень трудная проблема, но когда-нибудь, может быть, мы доживём, вы доживёте до того, что будет видеопроектор, будут показываться спектак­ли в школе и будут ребята смотреть спектакли, а не только слушать отрывки из "Евгения Онегина" или "Бориса Годунова". Надеюсь, что это будет.

Сегодня становится ясным, что все негативные явления, которые, к сожалению, очень густо всплы­ли сейчас на поверхность,– это всё результат не того, что плохо учили химии, географии или математике, того, что не воспитывали душу человеческую, сердце не воспитывали, сознание не воспитывали. Воспитания не было. [...]

Надо помочь ребёнку. Эта мысль и гложет меня всё время, не даёт возможности так просто уйти, сказав: "Простите, товарищи, я уже в таком воз­расте, что вы меня не судите, я буду сидеть дома, у меня много интересных деля. Никогда я на это не пойду, и никогда не пойдёт тот, кто этим занимает­ся". (Аплодисменты.)

Я с таким же успехом вам могу похлопать, пото­му что вы тоже не пойдете на это. Тот, кто один раз увидел детские глаза, благодарные и радостные... Кстати, в огромном количестве писем от учителей, которые я получаю (я не подсчитывал, но примерно в каждом третьем письме), есть слова: "Вы бы ви­дели глаза моих ребят!" Конечно, глаза ребят – это очень много.

Теперь последнее, и на этом я закончу.

Объясните мне, учителя музыки и изобразитель­ного искусства, мой дорогой Борис Михайлович Неменский, объясните мне, почему в программе по музыке полгода (это очень много из семи лет) отдано литературе и полгода изобразительному искусству? Правда, сквозь призму музыки: "Что стало бы с музыкой, если бы не было литературы?" и "Что стало бы с литературой, если бы не было музыки?" И следующие полгода: "Можем ли мы "услышать" живопись"? , "Можем ли мы "увидеть" музыку"? Почему это сделано? Потому что то, что я вам гово­рил о VIII классе (когда мы не смогли продолжить работу только по музыке, так как этого было мало), я понял уже в IV классе: не имею права остаться только в рамках музыки, и у нас в программе есть и литература, есть и изобразительное искусство.

Меня очень огорчило одно высказывание педа­гога Е.Ильина. Этот известный, крупный педагог сказал, что единственный предмет, который непо­средственно обращён к духовному миру ребенка – это литература. Не знаю. Я всю жизнь свою любил, люблю и до конца дней своих буду читать, и не только читать, но и почитать литературу как вели­кое искусство, но можно ли сказать, что это един­ственный предмет, обращённый к духовному миру ребенка? Меня это крайне удивило. Тем более когда я узнал, что в школе, где Ильин ведёт литературу, есть музыкальная, так называемая хоровая, школа, там преподаётся хор, сольфеджио и музыкальная грамота. Это очень хорошо, но для остальных ребят, как мне говорили, предмета музыки в этой школе не существует. (Реплика из зала: "Это ужасно!") А вот у нас в программе по музыке есть литература.

Я читал у Ильина раньше очень интересные вещи с точки зрения подхода к литературе. А эта мысль педагога-новатора, как сейчас говорят, меня просто удивила.

Кстати, кто противостоит новатору? Консерва­тор, что ли? (Смех в зале.) Я считаю, что хорошо занимающийся учитель, который нашёл пусть на двух уроках какие-то интересные методические находки, он тоже новатор. Что такое новаторство? Ему всегда противостоит ремесленничество. Нова­тор всегда хочет сделать что-то лучше, чем было, и найти для этого не просто что-то новое (я всегда подчеркиваю не слово "новое", новое найти очень легко), а чтобы лучше было. Учитель, который на­шёл хоть немножко, хоть каплю чего-то лучшего для своих учеников, он – новатор...

Я ничуть не хочу умалить достоинство тех учи­телей, которых называют новаторами. Среди них есть совершенно выдающиеся люди, особенно, с моей точки зрения, М.Щетинин. Это самый выда­ющийся новатор, потому что он не ищет каких-то частностей, а, исходя из точной и чёткой научной основы, говорит правильно: воспитание должно быть целостным. Если мы воспитываем только научное мышление и умерщвляем бездельем эмо­циональную жизнь учащихся, то этим мы наносим вред мышлению. Мне это очень близко. Когда-то я по-другому немного в нашей передовой статье ска­зал, что есть две сферы культуры в школе: научная и эмоциональная, или художественная, – и школа слишком много уделяет внимания интеллектуаль­ному, научному развитию за счёт эмоционального и наносит прежде всего вред интеллектуальному мышлению. М.Щетинин как раз об этом говорит.

Когда я говорю о новаторах, не думайте, что я шучу над кем-нибудь из них. Я шучу над теми, кто хочет быть новатором, но придумывает только новое как самоцель, а ничего хорошего, лучшего, у него нет.

Мы часто получаем в журнал письма с методи­ческими находками учителей. Вот учительница с Дальнего Востока "раскопала" какие-то материалы о Микисе Теодоракисе, о которых не говорится ни в программе, ни в статьях, нашла и включила это в урок. Это тоже новаторство, она тоже ищет. А ре­месленник не ищет, он спрашивает: "Что мне нужно сделать?" И ему отвечают: "Сделайте вот это... тут вам все написано..."

Я сейчас наблюдаю один процесс, который меня беспокоит. Берутся идеи и укладываются в старые стандартные штампованные рамки. И вот это очень страшно. Я называю это таким словом – неоформализм. Это не тот формализм допотоп­ного происхождения, который всем ясен. Нет, тут труднее разобраться, потому что идея-то новая, но уложена она в формальные рамки. Во-первых, сделайте это, во-вторых... Это один из признаков не­оформализма. Кстати, к неоформализму я отношу, когда учитель в конце урока спрашивает: "Ребята, чем мы сегодня занимались?" И милые ребята от­вечают: "Мы сегодня изучали преобразующую роль музыки". (Смех в зале.) Страшнее не придумаешь! Я называю это неоформализмом. "Что мы сегодня делали?" – это традиционный школьный вопрос, но ведь это прежде всего вопрос для учителя, который должен вводить ребят в мир музыки постепенно от простого к более сложному, не нарушая ни одного из принципов дидактики. Хотя должен сказать, что основы дидактики в искусстве бесконечно отлича­ются от законов дидактики в науке. Даже движение от простого к сложному. Ясно, что дважды два – это проще, чем двенадцать умножить на двенадцать. Но оказывается, что прослушать первую часть Седьмой симфонии Шостаковича подчас легче, чем двух­голосную инвенцию Баха. Вы понимаете? Или то, что мы легко воспринимаем на слух, совершенно немыслимо самому исполнить, спеть или сыграть. Совершенно другие принципы определения слож­ного и простого. Так что проблема дидактики на уроке искусства – это то, о чём еще нужно написать. У меня только заглавие написано: Ю некоторых дидактических закономерностях урока музыки как урока искусства.

Я вас очень попрошу, если у вас будут какие-то вопросы, я попытаюсь ответить. [...]

Вопрос: Мы все заражены идеей сделать та­кую же программу по литературе. Для этого нам нужны общие подходы к предметам эстетического цикла. Мы могли бы рассчитывать на Вашу по­мощь?

– Меня самого это безумно мучает и беспокоит, потому что без литературы мы всё равно одиноки, нельзя без литературы музыке, изобразительному искусству жить... По-моему, уже многие поняли, что с литературой происходит не то, что нужно. Меня удивляют многие вещи, которые происходят в преподавании литературы сегодня, причём так упорно отстаиваются.

Вероятно, это прозвучит крамолой, но мне не­понятно, почему русский язык и литература – это два предмета? Ведь язык-то изучается русский. На чём? Только азбуку проходят? Читают, да? А что читают? Литературу? Ведь дети уже до школы литературой занимаются, им уже дома-то читают сказки, читают Чуковского, Маршака, Михалкова, Барто. Но это же литература! Значит, вопрос в том, как это сочетать, чтобы на литературе было изуче­ние русского языка. Это очень важно, потому что, к сожалению, не только ребята, но и взрослые очень часто неграмотно пишут.

Как преподавать? У меня есть убеждение, я скажу откровенно, по-моему, вся суть в том, чтобы правильно определить цель. Цель предмета "Музы­ка" – воспитать в учащихся музыкальную культуру, а не сделать из них музыкантов и тем более музыковедов. Изобразительное искусство ставит перед собой задачу воспитать художественную культуру в людях и научить их при этом техническим вещам – рисованию. Человек должен уметь рисовать.

Мне кажется, что всю литературу в школьную программу всё равно ввести нельзя, а споры идут только о том, нужно ли это, нужно ли то? Нужен ли Гончаров или можно обойтись без Гончарова? Мне кажется, что главное – вызвать любовь к литературе и понимание её существа, культуру литературную выработать в человеке.

Я помню, как вошёл в комнату к своей дочке, когда она была в VIII классе, а она крутит в руке какие-то белые карточки на проволочном колечке. Я говорю: "Машенька, что ты делаешь?" – Как? Ты не знаешь? Это картотека образов. Оказывает­ся, они проходят "Горе от ума" и нужно выписать из текста роли каждого персонажа одну фразу, с точки зрения учащихся характеризующую образ данного человека...

Но это же абсурдная вещь. Образ – это прежде всего развитие. Попробуйте охарактеризовать одной фразой образ Татьяны у Пушкина... Вы не сможете, если не начнёте с начала и не кончите концом. Образ существует только в развитии.

Мне кажется, что можно литературу совсем по-другому изучать. Можно было бы с самого начала предложить ребятам освоить и почувствовать три типа литературы: поэзию, прозу, драму. Это тоже три основных типа литературы, я не знаю четвёртого. Поэзия – это может быть гимн, басня, лирическое стихотворение, может быть траурный реквием. Понимаете, какой огромный диапазон литературных жизненных явлений открывается, если будут вот так видеть! Что такое проза? Что такое драма? Я не знаю, может быть, это моя фан­тазия, но мне кажется, что нельзя просто изучать произведение за произведением, произведение за произведением – ведь конца-то нет. "Войну и мир" изучают. Я не знаю, как вы, я про себя скажу, я читал её очень много раз, но основные три: первый раз я читал только войну, сестра читала только

мир (мы с сестрой росли вдвоём). Второй раз – через много лет – мы читали и войну, и мир. А на третий раз, когда мы были взрослые люди, относительно взрослые, учились в вузах, мы уже читали философию, мы уже читали о роли личности в истории и т.д.

А как вы в школе будете "Войну и мир" препо­давать? По системе вот этих образов? Можно ли в школе освоить "Войну и мир" как целостное про­изведение? Я не уверен, что это можно. Словом, тут, вероятно, нужно просто думать и думать.

Вопрос: Всё-таки уроки литературы, му­зыки, живописи и истории не стыкуются во времени: Это нарушает восприятие. По исто­рии проходят одно, по литературе, по музыке – другое. Может, это как-то приблизить?

– Это вопрос, который беспокоит очень многих и меня самого. Я много над ним думал. Но, к со­жалению, то, что я думал, привело меня к выводу о невозможности этой стыковки. Почему? Возьмём древний мир: замечательный учебник, античный мир, культура и т.д. Это год целый. А что мы будем делать по музыке в этот год? Невозможен хронологический принцип, во-первых, потому, что маленькие дети одновременно читают русские на­родные сказки, старые, древние, читают, скажем, Михалкова, и лишить их того или другого нельзя. Нельзя сказать, что до Михалкова ты дорастёшь в Х классе... Поэтому-то мне и кажется, что задача не в том, чтобы изучать литературу как совокупность произведений в историческом или хронологическом плане, а вызвать интерес к любому литературному явлению и воспитывать литературную культуру. А для этого не обязательно изучать искусство в хронологическом порядке. Вот, пожалуйста, у нас на первом уроке в I классе "Во поле берёзонька стояла", "Итальянская полька" С.Рахманинова, "Марш" С.Прокофьева и специально для этой про­граммы автором написана была "Песня о школе". Как же тут быть? И Рахманинов, и старая народная песня, и Прокофьев... И нельзя иначе, потому что нужно воспитывать их многогранно. К сожалению, в музыкальных школах часто было и сейчас ещё иногда остаётся так, что современную музыку бе­регут до последних классов, и в результате ребята во многих музыкальных школах живут только на старинной и полустаринной музыке. А современная музыка для них чуждое что-то. Я считаю, что так нельзя, что это будет самой жизни противоречить, если мы будем маленьким ребятам давать либо только старинные народные сказки, песни и лубоч­ные старинные картинки, либо только Михалкова, современное. Жизнь сама решила этот вопрос. Всё, что делается не так, – противоречит жизни, вот в чём дело. (Аплодисменты.)

Выступление Д.Б. Кабалевского в декабре 1986 г. в ЦИУУ на семинаре, посвящённом взаимосвязи искусств в вопросах нравственного воспитания школьников (печатается в сокращении).