В. Ломанович, музыкант, педагог, Нидерланды

Моя «вненаходимость»

Выдающийся русский философ М.М. Бахтин привнёс это прекрасное слово и стоящее за ним понятие в русский язык, я его знала, но была уверена, что в мой лексикон оно вряд ли когда-нибудь войдёт и должно остаться инструментарием для философов, но не для меня, музыканта-практика. Пришло время - и я его вспомнила, потому что силою обстоятельств пришлось поменять хорошо обжитый мир русской (советской) музыкальной жизни на неизвестный западный. Приехала я в Нидерланды по семейным обстоятельствам, долго задерживаться мы не собирались, срок пребывания был ограничен тремя-четырьмя годами. Но, как известно, нет ничего постояннее временного, и вот живём мы в Голландии уже двадцать четыре года.

Хотела я или не хотела (скорее, последнее), но уклад местной жизни со своим очарованием, странностями, особенностями всё равно вошёл в мою жизнь. Я с изумлением заметила, что и с моих окон исчезли как-то неожиданно занавески, сами собой свернулись и отправились в кладовую ковры, комнаты избавились от ненужной мебели. В сарае появились велосипеды, и в хорошую погоду просто тянет поехать на море вечером, посмотреть на закат в полной тишине в компании многочисленных голландцев, которые сделали традицией наблюдать, сидя за бокалом вина, погружение солнца в своё всегда холодное Северное море.

Эти бытовые пристрастия менялись безболезненно, как-то сами собой, тем более что быт никогда не был тем, что могло бы изменить мою сердцевину. Чего не скажешь о сложившейся системе профессиональных воззрений, которая претерпела за прожитые там годы значительные изменения, часто весьма болезненные.

Я приехала в чужую страну в полной уверенности, что наша система музыкального образования является самой лучшей, в общем-то, практически ничего не зная о том, как обстоят дела у них. Жизнь посылала много сигналов, намекая на то, что не следует быть такой уж категоричной. Что же это были за сигналы, из-за которых все мои подсистемы: профессионал-любитель, учитель-ученик, исполнитель-слушатель, программы, методики, стратегические цели, продуманные репертуарные тактики - одна за другой стали давать трещины?

Как-то раз мой муж, сотрудник крупной международной организации, сообщил мне, что мы приглашены на концерт его шефа, директора юридического департамента. В программе был объявлен Концерт для валторны с оркестром, сочинённый этим самым шефом. Моей иронии не было предела, но этикет надо было соблюдать.

После концерта мне пришлось самой себе признаться, хотя и с большой неохотой, что мне, музыканту-профессионалу, такого концерта не написать, хоть я и нашла некоторые огрехи в форме финала, что совершенно не облегчило досады от этого неожиданного признания.

После этого «сигналы» о необходимости некоторой корректировки моих воззрений просто посыпались. Один знакомый дипломат, советник-посланник австрийского посольства, попросил меня подыграть в его квартете, он готовил программу прощального концерта для друзей и сотрудников по причине своего отъезда. Играл он очень хорошо, как и его коллеги по квартету, сотрудники посольства. Кстати, репетировали мы в его доме, в большой комнате, где была представлена его коллекция военных мундиров времён наполеоновских войн.

Английский посол, чью дочь я учила играть на скрипке, пригласил меня на свою лекцию по истории английской музыки. Провёл он её с таким блеском, что мне опять пришлось признаться себе, что мне далеко до такого уровня знания этой значительной части европейской культуры.

Когда я решила получить фортепианный диплом, чтобы не чувствовать себя самозванкой с многочисленными учениками, пожелавшими учиться у меня на двух инструментах, я несколько лет ездила в Манчестер, где каждое лето проводится летняя фортепианная школа. С утра до вечера находясь на многочисленных занятиях этой школы, в перерывах между которыми, чаще всего в столовой, сидя по соседству, например, с Питером Донохоу, который среди многих других выдающихся пианистов вёл мастер-классы и индивидуальные занятия с желающими, мне удалось познакомиться и найти общий язык с некоторыми постоянными слушателями этой школы, которые не могли представить себе своего летнего отпуска без поездки в Манчестер. Среди них был один доктор, хирург, который в учебные часы играл Этюды-картины Рахманинова и делал это очень хорошо. Так вот в этой столовой, обменявшись с ним своими соображениями по поводу некоторых фактов из биографии Шуберта, я, слава богу, вовремя замолчала, потому что он знал каждый день, проведённый Шубертом с утра до вечера, каждое слово, сказанное им, и каждую ноту, сочинённую им. Особенно его интересовали вопросы здоровья композитора, что очень понятно, учитывая его профессию.

Таких примеров я могу привести множество. Словом, я открыла для себя «аматёров» - любителей и знатоков музыки, которые зарабатывают себе на жизнь другими видами профессиональной деятельности, а музыкой занимаются совершенно бескорыстно, работая докторами, бухгалтерами, пасторами, директорами музеев, дипломатами, инженерами в компании Шелл, да мало ли кем. И надо сказать, что у моих друзей-любителей не было ко мне какого-то особенного по причине моей «профессиональности» отношения. У них не было комплексов несостоявшихся профессионалов. Не было затаённой досады и, может быть, даже зависти, которая, по моему мнению, должна была каким-то образом проявиться: ведь мне удалось стать профессионалом, а им - нет. С их стороны было, скорее, некоторое сочувствие, ведь, по их мнению, у меня не было выбора: я должна была играть то, что мне говорили, и так, как мне говорили, и учить тех, кого я не хотела учить, для того чтобы зарабатывать деньги. А они любили и изучали музыку только по зову сердца, не привнося никакого денежного интереса в такое высокодуховное занятие. Они даже платили за это.

Надо сказать, что в Нидерландах созданы все условия для тех, кто занимался и занимается музыкой, но не сделал её своей профессией, для кого выбор пал на медицину, математику, производственный дизайн, юриспруденцию... Кем же созданы эти условия? Да самими любителями музыки. Так повелось издавна: Нидерланды - страна всевозможных клубов и объединений по интересам. Никто не ждёт от государства финансовых вливаний; деньги на аренду помещения и небольшой гонорар дирижёру (при создании любительского оркестра, например) закладываются в сумму взноса членов этого оркестра. В таких оркестрах играют и дети, и взрослые. Оркестры эти могут быть и симфонические, и камерные, и джазовые. По такому же принципу организуются и любительские хоры, коих в Голландии множество. Такие хоры могут «поднять» годовые циклы Кантат Баха и исполнить, например, на открытии моста или виадука в своей деревне «Кармину Бурану» Карла Орфа в сопровождении симфонического оркестра из соседней деревни. Существуют общества любителей музыки, например Баха и Генделя, компетенция которых в вопросах жизни, творчества и, особенно, понимания музыки этих композиторов, невероятно высока. Весьма популярны домашние концерты по разным случаям с привлечением в качестве слушателей родственников и соседей. Два раза в год, перед Рождеством и летними каникулами, практически все частные преподаватели организуют «отчётные» концерты, и снять помещение церкви или небольшого концертного зала в это время становится делом сложноватым, но всё-таки реальным, потому что и церквей полно, и помещений, пригодных для проведения концертов, тоже достаточно. Арендная плата вполне адекватная, но, если вы хотите снять замок, купить небольшой камерный оркестр и по случаю дня рождения вашего близкого человека придумаете «подарить» ему своё исполнение фортепианного Концерта Гайдна, например, то тогда, конечно, придётся раскошелиться.

Это открытие огромного количества любителей музыки, которые разбирались в ней не хуже меня, было первым из целой череды «сюрпризов», полностью перевернувших мои профессиональные, музыкальные, педагогические и человеческие взгляды. Как учить профессионально ориентированных учеников, обладающих полным спектром качеств, необходимых для профессионала, я знала. Профессионал должен уметь играть всё. Для этого он должен обладать надёжной и разнообразной техникой, развитие которой требует часов, дней, месяцев и лет работы. Пришедшие ко мне ученики этими часами не располагали. Их расписания «дымились», потому что никто из них не приходил из школы домой раньше четырёх часов. Мои уроки по скрипке в их расписании соседствовали с ездой на лошадях и дзюдо, теннисом и современными танцами.

Частные уроки стоят дорого, но других нет, так уж устроена система начального музыкального образования, государство финансирует только уроки музыки в общеобразовательной школе, дополнительное образование полностью отдано в частные руки. Если даже вы видите вывеску «Музыкальная школа», то не надейтесь найти там что-нибудь похожее на наши российские школы. (Есть, правда, три специализированные школы при консерваториях, но о них разговор не пойдёт вообще.) Программ обучения нет, зачётов, экзаменов и оценок тоже нет. Сертификатов, естественно, тоже не выдают, потому что вы не обязаны следовать каким-то программам. Все программы «выкраиваются» на конкретного ученика. Прижимистые родители не возьмут дополнительных уроков по сольфеджио и теории, считая, что учитель музыки должен научить и этому. Долго подумают, прежде чем взять за дополнительные деньги к инструменталистам-мелодистам (скрипачам, виолончелистам, гобоистам...) пианиста для аккомпанемента, считая, что учитель может сыграть партию фортепиано сам. Словом, мне пришлось пережить очередную ломку: вместо того чтобы полностью довериться коллегам-педагогам по сольфеджио, музыкальной литературе, теории музыке, анализу форм, мне пришлось это всё научиться делать самой и, кроме всего прочего, научиться «впихнуть» всё в один урок. Поначалу я поругивала судьбу и откровенно ностальгировала по нашей родной расточительно щедрой системе музыкального образования, где на одного ученика в музыкальной школе приходится пять преподавателей, и всё это великолепие - за символические деньги для родителей учеников, не говоря уже о прекрасных зданиях школ, великолепных залах и регулярной, хоть и небольшой зарплате для учителей.

Большинство моих учеников учились и учатся в Британской, Американской и в Интернациональной школах. Объяснялось это общим для всех нас языком - английским. Как у всех русских музыкальных педагогов, моё отношение к общеобразовательным школам было недружественным из-за чрезмерной, на мой взгляд, нагрузки. Общеобразовательная школа была тем злом, с которым нельзя было бороться, можно было только тихо страдать. Но когда мои ученики стали приносить мне пригласительные билеты на концерты и спектакли, поставленные силами учеников в их общеобразовательных школах, моё отношение стало меняться: школа из предмета моей тайной недоброжелательности превратилась в предмет моего восхищения и почтения, глубокой благодарности и признательности.

Эта метаморфоза в моём отношении к общеобразовательной школе объясняется её невероятно мощным вовлечением ВСЕХ детей в различные виды музыкальной деятельности, начиная от обязательного обучения в начальной школе игре на каком-нибудь музыкальном инструменте (конечно же на самом базовом уровне), - до участия в постановке музыкальных спектаклей. Таких спектаклей я просмотрела множество, одни только названия говорят сами за себя: «Вестсайдская история», «Трёхгрошовая опера», «Скрипач на крыше», «Кошки», где все роли исполнялись учениками, в том числе и моими. Они были и в оркестре, и на сцене, все были нужны.

Мюзикл требует длительной подготовки, и его обычно ставят перед летними каникулами, давая несколько публичных представлений для всех желающих, которые купили билеты. Вырученные деньги покрывают расходы на костюмы и декорации, которые тоже делаются своими руками и с помощью родителей. Если бы я не видела эти постановки своими глазами, я бы никогда не поверила, что качество может удовлетворить профессионала. Поверьте на слово, оно вызывало восхищение, особенно если принять во внимание, что и на сцене, и в оркестре можно было увидеть знакомые лица своих учеников.

Школы вовлекают не только всех учеников, но и многих родителей, имеющих хоть малейшее отношение к музыке. На регулярных родительских собраниях, куда приглашаются и ученики, на интернациональных вечерах всегда звучит музыка в исполнении родителей и детей. Я сама много раз играла там, а мой сын мне аккомпанировал.

В течение учебного года желающие ученики, владеющие различными инструментами, могут на регулярной основе играть в симфоническом оркестре, который обязательно есть в школах.

Он участвует во всех школьных мероприятиях. Репетиции проходят в обеденный перерыв, занятия ведут преподаватели предмета «Музыка», которые все владеют несколькими инструментами. Кроме симфонического оркестра, в этих школах есть струнный, духовой и джазовый оркестры, хоры для детей разного возраста. Деятельность всех этих коллективов активно востребована и в школах, и в тех населённых пунктах, где они расположены. Например, в декабре, перед Рождеством, старший хор Британской школы поёт Рождественские песни в церкви Ворсхотена, деревни, в которой располагается школа.

Ну а когда я узнала, чем ученики занимаются на уроках музыки, то, честно говоря, я вздохнула с облегчением. Теория изучается очень серьёзно, в объёме приблизительно нашей музыкальной школы, сольфеджио - практически отсутствует, вместо него - пение в хоре, в начальной школе -обязательно, в средней школе - по желанию. Обязательный курс сочинения песни (музыка и текст) и пьесы для любого мелодического инструмента в сопровождении фортепиано. Основы анализа форм и истории музыки, широкий спектр мировых музыкальных культур. Ну и то, что является самым востребованным у молодёжи: компьютерная оркестровка и аранжировка. Материальное оснащение для таких масштабных программ великолепное.

Оказалась, что введение ученика в мир музыки очень хорошо сбалансировано между обязательной программой в начальной и средней школах и предельно либерализованной деятельностью многочисленных частных преподавателей музыки. Обе стороны дополняют друг друга и не могут обойтись друг без друга.

Если родители хотели бы сертифицировать достижения своих детей в музыке по профессиональной шкале, такая возможность тоже имеется: на базе Британской школы два-три раза в год проводятся экзамены на основе разработанных программ в Ассоциации королевских музыкальных школ Великобритании. На эти экзамены записываются и голландцы, взрослые и дети, потому что такой национальной системы не существует. Ну о том, какие возможности реализации своих умений для учащихся предоставлены обществом вне школы, я уже упомянула раньше.

Совершенно основательному пересмотру подверглись мои представления об отношениях учитель-ученик. Где бы ни выступали мои ученики, в программе упоминается только их имя. Сначала меня это обижало и возмущало, но, к счастью, хотя и не так быстро, как бы следовало, пришло понимание, что достижения моего ученика - результат не только моего труда, но и других педагогов из его родной общеобразовательной школы, и родителей, и друзей, и широчайшего информационного поля, в котором современные ученики чувствуют себя как дома. Жизнь продемонстрировала, что ученик не является моей собственностью или, ещё хуже, материалом для реализации моих амбиций, хорошим или плохим, подходящим или неподходящим. Однажды, как-то между прочим, не придавая большого значения сказанному, одна моя ученица сообщила мне, что она прошла прослушивание в одну знаменитую английскую школу. Моё чувство педагогического патернализма, присущего многим русским педагогам, было глубоко оскорблено: меня просто поставили перед фактом, даже не посоветовались. Была эмоциональная сцена, где моим главным аргументом было: ведь я вкладывала в вашу дочь всю душу (это я - маме). На что мама в глубоком изумлении ответила, что, дескать, мы вам за хорошую работу платим деньги. Как просто и точно. С тех пор я больше не втягиваю учеников в опасную зону личных отношений, обрекая их каким-то образом платить мне тем же. Душу надо оставить себе, а ученику надо дать обширные и аргументированные знания, поле для манёвра и право на усвоение и использование этих знаний по своему усмотрению. Что они очень успешно и делают, реализуясь «на стороне», иногда информируя меня, когда нуждаются в моей помощи, иногда - нет, когда моё присутствие смутило бы их.

Когда пришло понимание того, что музыка может быть выбрана в качестве профессии, а может и не быть выбрана, уступив первенство другим сферам интересов, и это ВЫБОР, а не приговор ученику, не соответствующему по способностям профессиональным стандартам, пришло время пересмотреть репертуарную тактику, время изучения того или иного произведения, количество изучаемой музыки, высоту планки исполнительского качества. В случае «не выбора», казалось бы, надо упростить программу и сократить её количественно. Но этот путь оказался тупиковым, потому что доводить до кондиции простенькую программу для думающего ученика - неинтересно и унизительно, он нуждается совершенно в другом: в понимании сути музыки, причин и закономерностей возникновения того или иного стиля в то или иное время, понимании связи содержания музыки и выбранной для его реализации формы, узнавания индивидуального почерка того или иного композитора и особенностей его музыкального языка. Что касается исполнительской «кухни», то здесь понимание учеником своего технического несовершенства и разного рода недоработок по причине нехватки времени не должно быть трагедией, это должно быть просто констатацией факта. Да, он будет отставать от профессионалов в техническом отношении, но его понимание музыки будет адекватным. От программ, составленным по принципу: первая часть крупной формы и две разнохарактерные пьесы, пришлось отказаться (с удовольствием) и перейти на проектную форму организации репертуара. Если в планах есть скрипичный концерт, то в музыкальной папке ученика их будет десяток - для выявления стилистических, исполнительских и жанровых особенностей. Выучена, то есть доведена до удовлетворительного состояния, будет, возможно, одна часть, но просмотрены, попробованы и проанализированы должны быть все десять. Если уж появился какой-нибудь танец из барочной сюиты, то в папке появятся все танцы со своими характерами и историями.

И опять в памяти воскресает имя М.М. Бахтина, книги которого появились в моём книжном шкафу лет сорок назад и, честно говоря, страницы которых желтели от недоумения по причине не востребованности. Выбраться из профессиональной ограниченности, снобизма (я втайне использую более жёсткий термин: профессиональный идиотизм) очень трудно. У белки, выскочившей из колеса, где она наслаждалась бегом по кругу, находясь в эйфории от обманчивого драйва непрерывного движения, будет ещё некоторое время кружиться голова от иллюзии, когда она окажется на твёрдом полу своей клетки, но настанет время - головокружение пройдёт, и она с недоумением посмотрит на своё любимое занятие, возможно, даже устыдившись своего непомерного энтузиазма. На пожелтевших страницах книги «Проблемы времени и хронотопа в романе» я наткнулась на такое размышление, которое следует привести пространно:

«Первый тип античного романа назовём условно “авантюрным романом испытания”... В этих романах мы находим высоко и тонко разработанный тип авантюрного времени со всеми специфическими особенностями и нюансами. Разработка этого авантюрного времени и техника его использования в романе настолько уже высока и полна, что все последующее развитие авантюрного романа вплоть до наших дней ничего существенного к ним не прибавило».

Дальше он несколько иронично представляет сюжетную схему, по которой построено большинство романов подобного типа: «Юноша и девушка брачного возраста. Их происхождение неизвестно, таинственно. Они наделены исключительной красотой. Они также исключительно целомудренны. Они неожиданно встречаются друг с другом, обычно на торжественном празднике. Они вспыхивают друг к другу внезапной и взаимной страстью. Однако брак между ними не может состояться сразу. Он встречает препятствия».

Когда я читала это, меня не покидало ощущение, что я с подобным много раз, но как-то по-другому встречалась. Своими словами доскажу: несогласие родителей, нападение пиратов, морская буря, кораблекрушение, продажа в рабство, плен, тюрьма, волшебное спасение и счастливый брак... Прозрение пришло неожиданно: со всем этим с различными вариациями я встречалась во всех скрипичных концертах, написанных в классической традиции. Но мне никогда не приходило в голову, что у формы сонатного Allegro может быть далёкий предок в Древней Греции, и он предлагает мне и ученикам руку помощи в овладении так называемой крупной формой.

Было когда-то в газетной лексике выражение: социализм с человеческим лицом. Было бы хорошо, если бы появились анализ формы с человеческим лицом, теория музыки с человеческим лицом, этюды на развитие скрипичных штрихов с человеческим лицом и многое другое в процессе освоения такого глубокого и разнообразного искусства, как музыка.

Всем ученикам, и особенно тем, кто изучает музыку «для себя», надо подставлять плечо и выводить их на такие высоты понимания музыки, чтобы с вершины одной горы, музыки, была бы видна другая - поэзия, третья - живопись, и далее - архитектура, философия, театр, литература, кино, природа, взаимоотношения людей, космос, наука. Делать это надо всем миром, не разделяясь на профессионалов и любителей, слушателей и исполнителей, педагогов общеобразовательной школы и музыкальной. И тогда эта горная гряда будет притягательна своей красотой, истинностью и манящей опасностью для ищущих себя в этом мире детей.

А я наконец поняла ценность своей «вненаходимости» и в родной, и в чужой системах музыкального образования и работаю так, как мне подсказывает опыт и совесть.