Сказки – особенная территория. Никакое удо­вольствие не сравнится с чтением настоящей сказки. А тем, кто справедливо озабочен вопросами  "полез­ности 2 сказочной кухни, скажу: сказка соразмерна возможностям ребёнка, читая сказку, он без усилий и напряжения впитывает те уроки, которые может преподнести более опытный собеседник менее опыт­ному. Препятствия существуют для того, чтобы их преодолевать. Слово надо держать. Да и понятно: Иван-царевич женится на Царевне-лягушке не по­тому, что ему так уж нравятся лягушки. Но пообещал вот батюшке – и женится... Правда, другой Иванушка в другой сказке проявил непослушание. Велел ему Конёк-горбунок не поднимать перо жар-птицы ("Но для счастья своего не бери себе его..."). А он, как хорошо известно, поднял. "Много, много непокоя Принесёт оно с собою..." И правда. "Непокоюя много, зато и любовь свою нашёл, и счастье обрёл".

Уроки сказок не лежат на поверхности (что само по себе немаловажный урок). Это не перечень жизненных правил и установок. Слова "сказка – ложь, да в ней намёк" безусловно соответствуют истине. Ну да ведь "намёки" надо ещё уметь расслышать. Уловить. Иначе говоря, от читателя сказки, как и от читателя любой настоящей, взрослой литерату­ры, требуются проницательность, чуткость, любо­пытство к жизни, и – это главное – умение пойти по той чудесной дороге, по которой нас ведёт рассказ­чик. (У нас ещё будет возможность поразмышлять над страницами знакомых сказок. Уверена: эти уроки размышлений  в равной степени интересны взрослым и детям, родителям и педагогам. Потому что все мы, надеюсь, – читатели. Или, по меньшей мере, стремимся к этому.)

Удовольствие читать сказки, слушать сказки, рассказывать сказки, по-моему, недооценено, в первую очередь, учителями словесности. Конечно, не им принадлежит идея о делении художественной литературы на реалистическую и фантастическую (и, добавлю, с явным предпочтением, традиционно от­даваемым литературе, отражающей правду жизни). Повторяю: это изобретение не их рук дело, однако его плодами они пользуются с видимой охотой.

Что ищет ученик (ведомый учителем) в худо­жественном тексте? О, безусловно, важные вещи! Характеристику эпохи, во время которой создава­лось произведение; типичных представителей этой эпохи; актуальные проблемы названного времени, а также проблемы непреходящие, вечные вопросы; справедливость требует добавить, что на завер­шающем этапе не будет забыто и художественное своеобразие...

Нечего и говорить, что ни один из перечислен­ных пунктов не заслуживает того, чтобы их упо­минать пренебрежительно или свысока. Настоя­щая книга всегда порождает множество вопросов, каждый из которых – своё множество; этот сад расходящихся тропинок будет жив до тех пор, пока будет жив последний читатель.

Забегая вперёд, хочу сказать: этот последний читатель ещё жив, но смертельно болен. Он бо­лен тотальной скукой, которую вызывает у него художественное произведение; даже не проблемы, актуальные для той или для этой эпохи, – вообще художественное произведение; длинные описания; французская речь; впрочем, и русская тоже... Разговаривают, разговаривают – бывшая собака Шариков знал, что говорил...

Этот последний со слабыми признаками жизни читатель – сегодняшний старшеклассник. (Да и не один только старшеклассник; то же относится и к младшим подросткам, и к младшим школьникам – просто в старших классах проблема становится отчётливей. И чем отчётливей, тем безнадёжней.)

Не стану (я и не готова) обсуждать данный во­прос с точки зрения, скажем, негативного воздей­ствия массового искусства на неокрепшее сознание (да и на окрепшее, наверное...), с других, не менее актуальных точек зрения...

Проблема нечитающего поколения существует; книга для современного молодого человека – не предмет культа, не источник знаний, не объект досуга. Это лишь урок литературы (пока ты в средней школе), и урок литературы, к которому, слава богу, больше не надо готовиться – в дальнейшем...

Мне не известен рецепт, с помощью которого можно настоящую ситуацию кардинально изме­нить; излечить больного... Всё же я беру на себя смелость высказать соображение, которое, может, и не превратит минус в плюс, но, как мне кажется, поубавит в общей картине безнадёжности.

Признание того, что вся подлинная литература есть не что иное, как коллекция сказок, вовсе не нуждается в оправдании. Такой взгляд никак не является попыткой адаптировать труднодоступный текст или, тем более, приукрасить его; это лишь опыт проникновения сквозь некий искусственный барьер. Что я имею в виду? Только одно: насиль­ственное превращение хорошего читателя в плохого литературоведа; в очень плохого литературоведа... Думаю, по поводу последнего вопросов не возникнет, а вот что до хорошего читателя – ну что ж, давайте вспомним. Кажется, когда-то очень давно нам рас­сказывали сказки. Читали, рассказывали... А мы? Мы даже просили рассказывать ещё и ещё! Мы (во всяком случае, многие из нас) готовы были слушать эти истории в ущерб множеству прочих занятий. Неужели прав Толкиен, и нас обманом выманили из этой страны, чтобы завлечь – куда?

Чего же мы достигнем, признав мифологиче­скую (или сказочную) природу художественного произведения? Отказавшись от назойливых по­исков отражения реальной жизни? И просто со­гласившись, что и их Наполеон, и наш Кутузов придуманы до последней пуговицы ворчливым магом с насупленными бровями, так хорошо зна­комым нам по портретам в кабинете литературы. Что приобретём мы в результате такого признания, что утратим? Утратим – это уж точно – непомерно серьёзное выражение лица; приобретём, возможно, ту лёгкость (лёгкость, а не легковесность), которой так катастрофически нам недостает, и именно при чтении "серьёзных" книг... Посмотреть на прослав­ленный роман, как на сказку, – быть может, это ещё одна, последняя попытка? Прочитаем нашу книгу заново, и тогда (как сказал один великий сказочник), кто знает, что откроется нам...

~ ~ ~

Игру "Обживать" предложением, найти в нём Вселенную придумала не я. Её автор — моя кол­лега по Школе искусств, замечательный педагог по основам сценического искусства. Нечего и го­ворить, с каким удовольствием я включилась в эту игру на своих уроках словесности.

Задача, которая ставится перед учеником, на первый взгляд проста: в сказке, которую он читает (хотя и не обязательно в сказке, в любом тексте), необходимо выбрать предложение – но какое? А вот какое: предложение, в котором можно жить. Там должно быть всё необходимое для жизни – только и всего: земля и небо, деревья, трава... звёзды. Мо­жет, и звёзды – ведь кому что необходимо, – верно?

Главное – суметь обосновать, что для твоей жизни там есть действительно всё! (Так, одна второкласс­ница весьма убедительно доказала мне, что в её предложении можно жить, ибо там есть взбитые сливки – сплошные взбитые сливки!)

И вот мы начали играть... выбирать, доказы­вать... прислушиваться... Оказывается, предло­жение – во всяком случае предложение, которое входит в настоящий текст, – сделано из весьма прочного материала. И дело не в том, какое из предложений длиннее, так сказать, увесистее... В чём же? Кажется, тут у нас начались самые настоя­щие лабораторные поиски, потому что, по-моему, мы столкнулись именно с тем законом (одним из тех), которые желательно всякий раз открывать заново, самому. Из какого такого материала (не­видимого материала!) построено предложение, если ухитряется вмещать в себя целую Вселенную? (А вмещает! Мы сами убедились.) Версии были вы­сказаны разнообразные.

Предложение состоит из слов. Ну и что? – спра­шивается. Предложение "Я иду в магазин" тоже состоит из слов, однако ж никакая Вселенная туда не поместится.

Из мыслей. Ну, допустим. Хотя какая уж тут особенная мысль: "В некотором царстве, в некото­ром государстве"?

Может, из чувств? Кстати, о "некотором цар­стве". Какое, по-вашему, тут живёт чувство? Изумление? Это очень возможно, на мой взгляд, – царство, не поддающееся точному описанию, некоторое царством.

Что же ещё?

Из снов, сказал кто-то, а другие рассмеялись, хотя и напрасно: по-моему, сны – весьма прочный материал, тем более если уточнить, чьи именно сны... Чьи, кстати? Рассказчика, сказителя? Его сны – выдумка, фантазия? Вкупе с его мыслями и чувствами? И это всё в каждое предложение вме­стило целую Вселенную? ("Волшебством", – добавил один из участников исследования.) Волшебство... Ну что ж, не без этого...

Но, полагаю, главное открытие ждало их впе­реди. Довольно скоро выяснилось, что в каждом предложении можно увидеть не только сказан­ное, но и несказанное. Реконструировать, доду­мать, воссоздать, довообразить. Это открытие, в общем, принципиального свойства, потому что тогда что же получается? Выходит, что в каждом предложении живём, помимо огромного мира, мы – читатели этих предложений, слушатели сказок, участники бесконечных историй. Это мы заглядываем в скрытую от невнимательных и равнодушных глаз глубину предложения; мы раздвигаем его границы ровно настолько, на­сколько требуется, чтобы там разместился мир; мы входим в это предложение, как Алиса Льюиса Кэрролла в крошечную дверцу, чтобы проник­ проник­нуть в заветный сад...

Ну а дальше начинается самое интересное. По­тому что там, в том мире, следует осмотреться. (А иначе стоило ли совершать подобные усилия?) Осмотреться в мире, который видим только мы, а кто-то другой увидит его уже иначе. Если увидит, конечно...

Посмотрим... "Вечером, окончив работу, Золуш­ка забиралась в уголок возле камина и сидела там на ящике с золой". Понятно, это очень большое предложение: тут живёт Золушка в своём доме, и она смотрит на огонь, а огонь – это кусочек цело­го солнца; и, вообще, если присмотреться, чего только не увидишь в играх пламени! Жар-птицу? Огненного всадника? Золотоволосую принцессу? Они все и многие другие живут в коротеньком предложении – это их мир...

Марина, 11 лет

Извиним огненного коня, который выскочил прямо из пламя, сложно указывать коню (да и огню) на его ошибки, важно, что дверца – приот­крылась!

А вот предложение из другой истории:

В общем, "ночь приходит, месяц всходит". Тут есть на что посмотреть – тут на большую планету, на Землю, опускается ночь. Эти четыре слова вме­стили в себя Землю и небо, а ещё все запахи и все звуки Земли и неба. Мы перечислим и назовём их, насколько хватит знаний и опыта; припомним, как пахнет трава и что напоминает прикосновение ноч­ного холодка; и кто видел ночью (ночью!) огоньки и о чём при этом подумал...

Аня, 9 лет

Другая девочка, постарше, разглядела в этой ночи не только красивую луну, но почувствовала, что в мирной картине таится угроза (что и понятно: человек ночью должен спать, у ночи свои тайны).

Таня, 11 лет

Ну и в качестве заключительного примера ещё одно предложение – также, пожалуй, из сказки (её автор – Эдвард Дансейни, и я не вижу оснований отказать ему в имени Сказочника): "Вскоре длин­нобородый старик в жёлтой одежде, с взглядом, перед которым, казалось, проплывали пейзажи дальних стран, появился на пороге комнаты и сказал: ”Всё готово”". Вот предложение так пред­ложение – уже не Вселенная, а Вселенные, Миры!

На моего ученика (ему 14 лет) из этого предло­жения дохнула, посмотрела сама Африка.

И ещё:

Дима, 14 лет

И так далее.

Текст – предложение – слово – звук. "Не явля­ется ли язык хранилищем времени?" – размышлял И.Бродский. ("Слова, даже их звуки, гласные в особенности, почти осязаемые сосуды времени".) Является, конечно, является, – не хватало только спорить с Бродским... Кто-то, однако, может воз­разить, что откупоривать сосуды – небезопасное занятие; кто знает, каким дымком потянет из открытого сосуда, кто явится нашим глазам? Что верно, то верно – не знает никто. Но, быть может, в этом незнании и есть мощная притягательность, которая всё завораживает и завораживает нас, как город, который построили не люди, а джинны?

Вернёмся же к нашему вопросу: как войти в сказку?

Это важный вопрос, так как помогает ребёнку стать активным участником, соавтором книжки. Задавая такой вопрос, мы как бы выходим ЗА гра­ницу сказки, но при этом оперируем "сказочными" методами, то есть наши мышление и воображение ведут нас к новым – собственным – сказкам. А на помощь, естественно, приходит наша речь... Ведь чем ярче мы поведаем о своём путешествии в сказ­ку и обратно, тем интереснее будет слушателю, а главное – нам самим. Примем в качестве исходного тезиса утверждение: наш опыт – очередная игра во время чтения сказки.

С младшими школьниками – учениками II, III, IV классов – уместно понаблюдать за уже знакомыми сказками. Зададим вопрос: как ге­рои известных нам сказок попадали в сказочную страну? По-разному. К примеру, девочка Элли из "Волшебника Изумрудного города" очутилась в Волшебной стране случайно: её принес – прямо в домике – ураган, который подстроила злая вол­шебница Гингема (удобный, между нами говоря, способ: почти каждый ребёнок в тайне завидует такому полёту). Другая девочка – Алиса – нырнула в нору за белым кроликом – и полетела, полетела... Наблюдать этот полёт – одно удовольствие. Из та­кого полёта вообще может получиться отдельная сказка... В общем, Алиса очутилась в Стране Чудес тоже как будто случайно. Ей тоже повезло. Надо сказать, без этого "везения" нечего и рассчитывать побывать в сказке. (Позднее мы поймём, что такая удача имеет вполне определённое имя. Это наше во­ображение, фантазия, смелость мысли делают нас способными на такие "полёты" и "перемещения".)

В любимых детьми "Хрониках Нарнии" раз­работан целый арсенал различных способов, по­могающих очутиться в сказке. Волшебные кольца. Ожившая картина, когда нарисованное море вдруг оживает, и высокая волна плещет прямо в детскую комнату. Знаменитый платяной шкаф... (Надеюсь, участники нашего "исследования" обратили вни­мание: мы сейчас занимаемся тем, что впослед­ствии – и нередко безуспешно – требует учитель литературы от своих более взрослых учеников, – мы размышляем над логикой художественного текста, причём делаем это без угрюмого напряже­ния, обычно сопровождающего в школе подобные упражнения.)

Второклассник или третьеклассник с удоволь­ствием узнает, что в замечательной сказке "Книга зверей" (Несбит) мальчик по имени Лионель ока­зался в сказочном дворце по специальному пригла­шению. За ним явились двое важных придворных и пригласили его быть королём! Так-то. И вот вместе с нянюшкой он отправляется в своё королевство (в сказку) – кто бы, как говорится, отказался?

Да мало ли примеров! Буратино открывает зо­лотым ключиком заветную дверь, Мари (в сказке Гофмана "Щелкунчик и мышиный король") вместе со Щелкунчиком оказалась в Кукольном царстве, пробравшись туда через рукав папиной шубы... Неважно. Отыщите примеры в соответствии с возрастом и возможностями вашего ребёнка или вашей аудитории.

Эти наблюдения, безусловно, помогут нам изо­брести – понарошку, как водится, – собственный способ попасть в сказку. А это не напрасный труд! Повторю: такие упражнения оттачивают воображе­ние и читательскую наблюдательность, развивают интерес к слову писателя, а главное – стирают многочисленные речевые преграды. Попробуйте и убедитесь: ребёнок без напряжения, легко и свобод­но поведает вам, как однажды один мальчик (одна девочка) рисовала что-то фломастером... Что? Ну, к примеру, бабочку. И вдруг фломастер оказался волшебным! И бабочка ожила, взмахнула крылья­ми, вылетела на волю. Мальчик бросился за ней, но стал маленьким, и сел на бабочку, как на самолёт, и отправился в волшебную страну!

...Кто-то наверняка расскажет вам, что как-то дети играли в мяч. А мяч укатился, ну и кто-то один побежал по дорожке за мячом, и вдруг...

Вы убедитесь, как изобретателен ваш ребёнок. Кто бы мог подумать! Если вам повезёт (повезёт, повезёт!), вы услышите множество версий попадания в сказку. Верхом на драконе (на бабочке, на стрекозе). В детском поезде, который до того катался только по рельсам в детской комнате. Просто через картинку в книжке. И так далее.

Однажды, услышите вы, мальчик играл в своей комнате в паровозик, и вдруг...

Дальше неизбежно последует сказка. Коротенькая или длинная, в которой – очень возможно – не сойдутся концы с концами. Будет маловато (или многовато) событий. Совсем не будет уроков и намёков. Но сказка – будет. Он сочинил её сам, рискнул... Ступил на территорию – не самой сказки даже – сочинительства, свободной речи...

Поздравим себя. С чем? Ну хотя бы с тем, что теперь мы учимся плавать не на берегу. Мы ступили в эти воды сочинительства, живой незаученной речи. Самое время взять первые уроки плавания.

Вопрос 12. Что можно делать и чего нельзя делать внутри сказки?

Поговорим о логике сочинительства.

Мы начали сочинять – с этим уже ничего не поделаешь. А, как говаривал по аналогичному поводу один умный коротышка, всякому делу учиться надо... Что ж, истинная правда.

Позволю себе заметить, что нынешние дети развращены чудесами. В современных сказках-мультиках-детских сериалах чудес пруд-пруди. Тот же симпатичный мальчик Гарри Поттер так и сорит чудесами. Да и не он один.

Спрашивается – что плохого? И разве не об этом чудесном изобилии мы мечтали в нашем дефицитном на чудеса детстве? Хорошего должно быть много... Увы. Никакая банальность не уничтожит факт: изобилие породило инфляцию. Чудо перестало восприниматься как что-то уникальное, единственное и неповторимое. Перестало цениться, а главное – почти исказило собственную природу. Раз уж чудо – значит, можно всё, что угодно! Сделать хотел грозу, а получил козу... И тому подобное.

–             В волшебной стране, – рассказывает ребёнок,

–             все ходили вверх ногами.

Я спрашиваю:

–             Зачем?

–             Ну, – задумывается ребёнок, – там ведь было всё волшебное.

–             Зачем, – повторяю я, – ходить вверх ногами? Ведь это неудобно.

Бессмысленных чудес не бывает. А если бывают

–             значит, это не чудеса, а глупость.

Зададим себе вопрос: почему Фея сделала карету из тыквы, а не из шляпы? Превратила в лошадей – мышей, а не гусениц? Ах, они – похожи? То есть тыква больше, чем шляпа, похожа на карету (это так)...

Получается, чтобы творить чудеса (пусть и в сказочной стране), – не мешает понаблюдать за характером вещей и явлений. Чтобы не остаться с розовою козой с желтою полосой...

Отступление (о характере предметов).

Это упражнение поможет нам убедиться: сказ­ка, как и реальность, имеет чёткие контуры и подчиняется определённым законам. К примеру, логике. Понять это, в первую очередь, не мешает нам, взрослым, а уж потом найти подходящие слова и объяснить ребёнку, вооружив его первым важным опытом осмысленного сочинительства.

Итак, предметы. Мы уже замечали: предметов вокруг нас не меньше, чем людей, животных или облаков. Нередко мы не обращаем на них особенного внимания. Ещё реже задумываемся, что в них инте­ресного (помимо того, что из чашки можно попить чай, а в школьный рюкзак напихать учебники).

Кстати, и в рассматриваемом случае терри­тория сказки – особенная. Там почти не бывает неодушевлённых предметов, чаще всего они – тоже персонажи сказки. Почти... Не случайно ведь в знакомых нам историях так много волшебных вещей. Скатерть-самобранка и шапка-невидимка, яблочко на тарелочке и меч-кладенец, волшебная палочка и золотой орех, в котором спрятано цар­ство. Цветик-семицветик. Аленький цветочек. Бобовое зёрнышко. Короче говоря, целый арсенал чудесных и полезных предметов.

Нас, впрочем, сейчас интересует не столько польза. Любопытно, что мир предметов в принци­пе куда более живой, чем принято считать. Более одухотворённый, очеловеченный... Да и не удиви­тельно. Ведь предметы живут рядом с человеком, а следовательно, перенимают те или иные чело­веческие свойства... Чуть-чуть. (Художникам эти свойства неодушевлённых предметов очень хорошо знакомы. Потому-то настоящие натюрморты не похожи на склад готовой продукции. В их вещной природе дышит жизнь. Художники так и говорят: тихая жизнь предметов.)

Приглядимся и прислушаемся к этой тихой жизни.

Мир чувств младшего школьника уже довольно богат. Палитра настроений относительно много­цветная. Помогите ему нанести на эту палитру некоторые оттенки. Настроения, выясняем мы, бывают весёлые и грустные, праздничные и уны­лые. А еще – звонкие, как колокольчик, и задум­чивые ("скучные", – подскажут вам)... Бывают и разноцветные, как радуга...

– Какое у тебя сегодня настроение? Какого оно цвета? На что похоже больше – на весенний ручеёк или на осеннюю лужу подо льдом? На звонкий до­ждик или на тихие зимние снежинки? А у твоей собаки или киски какое чаще всего бывает на­ на­строение? Всегда весёлое? Ну, считай, ей повезло...

А теперь давайте представим, что предметы, которые нас окружают, тоже живые. Как наши домашние животные, как мы сами. Понарошку, но всерьёз представим это... Оглядимся по сторонам. Отыщем – просто ради опыта – самый весёлый предмет. Мяч? Что ж, это очень возможно. И вот колокольчик на брелочке. И, пожалуй, кукла-клоун, хотя – как сказать... Ну а самый печальный предмет? Снова кукла-клоун? (Я готова согласить­ся.) И вот пожелтевшие листья у гортензии в цве­точном горшке... Листья увяли, так что весёлого, понятное дело, в этом мало.

Так-так. Мы начали приглядываться, и кое-что важное (ОЧЕНЬ важное) открылось нам. Жизни в нашей комнате гораздо больше, чем можно было предположить. И живые в ней не только мы сами... (Не могу не напомнить историю про Синюю птицу. В ту самую минуту, когда фея Берилюна повернула волшебный алмаз на своей зелёной шапочке, бед­ное жилище лесника преобразилось. Стены засия­ли волшебным сиянием, но главное – заговорили животные и ожили неодушевлённые предметы! Души этих предметов, как объясняет нам сказоч­ник, вырвались на волю, освободились, – и вот вода и молоко, сахар и хлеб, чашки и ложки – все стали живыми.) Почему произошло такое чудо? Конечно, не без участия феи... Но и наше зрение приобрело известную остроту, мы начали не только смотреть, но и видеть.

Вот и сейчас мы предпринимаем аналогичный опыт. Он-то и поможет нам установить: предметы
бывают различны не только по предназначению, форме или материалу, из которого они сделаны.
Они разные по характеру и даже по настроению. Это важное открытие ещё не раз поможет нам.

Вопрос 13. Что можно и чего нельзя делать в сказке? (Продолжение)

Логика, смысл. Не рано ли мы обращаемся к этим понятиям? А может наоборот – слишком поздно? Ведь наши игры в слова, казалось бы, наоборот вели нас "туда, не знаю куда". Какой уж тут смысл...

Думаю, говорить о смысле самое время. Смысловая рамка не табу, не знак "хода нет"!. Это своего рода необходимое ограничение. Если угодно – путеводитель по сказочному бездорожью (мнимому бездорожью). Да и сами сказки, кстати говоря, полны подобных ограничений – об их смысле нам ещё предстоит поразмыслить. Поче­му, спрашивается, фея-крёстная велит Золушке вернуться домой не позже 12 часов? Почему у цветика-семицветика всего семь лепестков (а не тридцать семь, к примеру)? А аленький цвето­чек – вообще один-единственный? С какой стати заветных желания – только три, а хрустальных башмачков – одна-единственная пара, а не обув­ной магазин? И так далее. Безусловно, ограни­чения имеют куда более глубокий смысл, чем может показаться (и уж куда более глубокий, чем в состоянии осознать ребёнок). Ну а пока просто учтём. Эти ограничения существуют. Несмотря на самые расчудесные чудеса. Учтём, повторяю, это замечание и сделаем очередную остановку во время чтения сказки. Сочиним свои истории о сказочных предметах...

...Но вначале – это будет логично – ещё раз при­глядимся к этим предметам-персонажам. В условиях сказки любой привычный предмет может поменять присущие ему свойства и стать чем-то другим. зон­тик, к примеру, может превратиться в парашют, или – если его перевернуть – стать лодочкой (кстати, лист кувшинки, на котором путешествовала Дюймовочка, тоже изначально не был средством передвижения). Шляпа, подскажут вам, может превратиться в гнездо, кастрюля – в шлем, а морская раковина – в радио... В знакомых сказках, повторяю, подобные перевоплощения происходили не раз. "Свет мой зер­кальце" бойко отвечало на вопросы, ковёр – летал, а избушка вертелась на своих курьих ножках, как плохо смазанная карусель...

Мы уже отмечали, и не раз: новые, "волшеб­ные" свойства предметов целиком связаны с его природными свойствами. И с характером предме­та – это тоже важно... Тем более что "характером" обладают не только сказочные, но и окружающие нас реальные вещи. Стоит только присмотреться, и мы увидим, что у будильника нетерпеливый нрав, а самовар, наоборот, надутый и важный; что кресло – уютное и умеет нашептывать красивые сны, а распахнутое окно, за которым летят облака, умеет мечтать...

Не менее увлекательна игра, которую мы на­зовём "цепочка превращений". Вот уж поистине школа волшебников! Ничего случайного, ни­каких высказываний наугад; наблюдательность, логика, выверенность ассоциаций и здравый смысл. На уроках обычно мы берём в руки мяч и, перекидывая друг другу, выстраиваем свою "це­почку". Итак, наше исходное слово, к примеру, "одуванчик". Во что его можно понарошку пре­вратить? Проще всего – в маленьких парашюти­стов; те, в свою очередь, естественно превратятся в крошечные зонтики; зонтик – в грибок, грибок – в старичка-лесовичка. (Думаю, вы уже догадались: любое звено в такой "цепочке превращений" может служить отличным материалом для волшебной сказки, зёрнышком, из которого, возможно, вы­растет своя история.)

Мир сказочных персонажей (в который мы включили, помимо героев – людей и зверей, неодушевлённые предметы) позволяет нам сочи­нить собственные истории про некоторых из них. Собственно, это наша постоянная практика – от­клоняться от столбовой дороги повествования и идти по собственным тропинкам...

Русские народные сказки – знакомая и до стран­ности малоизвестная территория. Казалось бы, именно эти сказки читают нам в детстве родители, но "прелесть" этих сказок, замеченная Пушки­ным, нередко растворяется в растиражированности героев и сюжетов, а также в "замыленности" наше­го собственного взгляда. Между тем присмотреться к знакомым сюжетам, безусловно, имеет смысл. В некотором царстве, в некотором государстве, как и в любой сказочной стране, живут и действуют персонажи смешные и зловещие, грозные и вели­кодушные, узнаваемые и фантастические. Даже знакомая с детских лет избушка на курьих ножках с Бабой Ягой – если взглянуть на неё словно в пер­вый раз – поразит грозной зловещей колдовской силой... (Конечно, такой взгляд мы бросим не с первоклассниками, а по меньшей мере с детьми возраста 10-11 лет.)

Баба Яга в Избушке на курьих ножках сидит. Посмотрит на нас – испугает. Шевельнётся, заскрипит, качается, трещит... Куриные лапы – не ногти, а когти! Побежит – шум в лесу стоит! Катя, 10 лет

Полина, 11 лет

Страшновато? Очень хорошо, если страшнова­то. Потому что народные сказки – не площадка детских аттракционов. Мои ученики 10-11 лет уже хорошо знают, что рассказывались они не только детям (и не столько детям). Представления об окружающем мире, о добре и зле, о природе, о земле под ногами и о небе над головой – вот мате­риал для устного народного творчества, и педагог имеет возможность поговорить об этом со своими повзрослевшими учениками. На этих же уроках, возможно, ему удастся заложить основы пред­ставления детей о прекрасном; преподать первые уроки... Красивыми, оказывается, могут быть не только приятные картины; скрипучая избушка Бабы Яги тоже не лишена своей зловещей пре­лести. Это же относится и к "отрицательным", недобрым персонажам.

На небе яркие языки пламени! Кажется, это лучи солнца, и всё жарче и жарче... Вдруг с огромной скоростью пронёсся сам Змей Горыныч. Огромными крыльями он рассекал воздух! Из пасти извергался огонь, все травы увяли... Огромное беспощадное чудовище... Катя, 10 лет

Герои древних сказок – не плюшевые игрушки. И чем скорее наши дети это поймут, тем более чуткие читатели, люди, наделённые чувством и вкусом, вырастут из них. Описания сивки-бурки, родственника Конька-горбунка, свидетельствуют:  у наших десяти-одиннадцатилетних читателей
выработались и слух, и зрение. Их воображение позволяет им воссоздать – собственными слова­ми – облик сказочных персонажей. Это уже не рассказ-изложение. Это самостоятельные творче­ские работы, в которых слово, как ему и надлежит, имеет цвет, и звук, и вес.

Сивка-бурка над землей кометой летит, а из-под копыт искры вылетают. Грива развевается, и дует холодный ветер. Диана, 12 лет

Кованы его копыта золотом. Побежит – вся земля содрогнётся. Из ноздрей пар идёт, как будто всё туманом покрывается... Как чёрная туча, мчится он! Прыгнет так высоко в небо, как звезда горит! Катя, 10 лет

Полина, 11 лет
Вернёмся к нашему вопросу: что можно и чего нельзя делать в сказке? Думаю, вы уже догадались:

• сказке можно делать всё, что не противоречит художественной логике произведения. К примеру, внутри сказки можно сочинить новую сказку. И не одну!

Вопрос 14. Надо ли изгонять "страшилки" из детских сказок и из детского сознания?

В сущности, этот вопрос, возможно, стоило за­дать и позднее. Но так уж получилось, что в наш разговор вторглись довольно зловещие персонажи

• картины. Так что какой смысл откладывать неудобный вопрос на потом?

Вопрос этот беспокоит меня (не меня одну, естественно). Наверное, вы заметили: последнее время появилось очень много людей, взявших на себе ответственность судить о том, что можно и чего нельзя читать детям. Указания "очистит" литера­туру следуют с пугающей стремительностью одно за другим... Возрастные ограничения то и дело на­кладывают то на великие книги Астрид Линдгрен, то вообще на "Ёжика в тумане"... Ведь это страшно – заблудиться в тумане, верно? Так зачем пугать ребятишек? Пусть лучше они никогда не узнают, как вылепилась из молочного тумана белая лошадь

• как кто-то, большой и таинственный, вывез ёжика на своей спине по тихим туманным водам...

Сама постановка вопроса привела мне на память остроумное (умное!) эссе Честертона – речь там идёт о чёртовой бабушке. Существует ли, мол, такая в природе, а главное – надо ли рассказывать про неё всякие небылицы? Умница Честертон от­вечает своему воображаемому оппоненту примерно так: вам, во всяком случае, слушать такие сказки бесполезно. Поскольку, надо думать, у вас вообще никогда не было бабушки, которая рассказывала бы вам сказки! Постараемся же не превращаться в человека, у которого не было бабушки. И в жизни которого, соответственно, никогда не было сказок... А главное – сделаем всё возможное, чтобы вспом­нить наше собственное детское удовольствие, ког­да, набросив на голову одеяло и сделав страшные глаза, мы рассказывали ужастики (среди которых, между прочим, попадались и отредактированные нами, рассказчиками, версии гоголевских повестей или чудесных сказок Гауфа)...

Похоже, мы нашли ответ на наш вопрос? Очень надеюсь, что так оно и есть.

Отступление: "Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?"

Рассуждения учителя словесности о таин­ственном и фантастическом в литературе

1.

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Ездок запоздалый, с ним сын молодой...

Под хладною мглой высокой словесности рас­цветают, как выясняется, весьма разнообразные растения, от тривиальной капусты до деревьев с синими листьями. Этот литературно-ботанический сад наводит на определённые размышления. Про­граммная литература, помеченная черной меткой обязательности и неизбежности, традиционно является самой презираемой, как минимум самой докучной и неинтересной для широкой школьной аудитории. Кажется, даже учителя не избегли при работе с классическими текстами общей участи сде­латься жертвами тотальной скуки. Классическая литература, однако, не нуждается в реабилитации; тем более в адаптации для малоподготовленного читателя. Адаптировать, как нетрудно понять, надо не писателя, а читателя; подготовить к встрече с умным, противоречивым, ироничным и не опускающимся до объяснений собеседником. С классическим автором классического текста.

Как осуществить эту важную задачу?

Но весь школьный курс литературы, возразят мне, служит именно этой высокой цели: прибли­зить подростка к избранным образцам отечествен­ной словесности. Берусь утверждать, однако, что усилия, предпринятые в названном направлении, и полученный результат несопоставимы; что про­пасть, разделяющая классику, с одной стороны, и современного выпускника – с другой, не то что не уменьшается; она волшебным образом углубляет­ся, будто каждое ученическое сочинение – новый удар лопатой, расширяющей этот ров до немысли­мых, поистине эпических глубин!

Перевод В.А.Жуковского "Лесного царя" вне­сён в программу школьного курса литературы. Говорю именно об этом тексте по двум причинам: это одно из немногих "программных" школьных произведений, включающих мощный волшебный, фантастический пласт, безусловно, притягатель­ный для детей. Ну а вторая причина – личная. Дело в том, что именно это стихотворение стало первым в ряду опытов прочтения с моими учениками клас­сического и хорошо знакомого текста как текста впервые открытого, незнакомого.

Об этапах этого прочтения расскажу подробнее.
Думаю, всем хорошо известно, что романтические настроения – удел, скорее, юности, чем зрелости. Думать о смерти куда привлекательнее в ту пору, когда смерть кажется несуществующей; потому такие насущные романтические атрибуты, как кладбище, чёрный мёртвый лес, призраки, грозные и мрачные фигуры на фоне громоздящихся скал, бледные девы и т.п., подростками воспри­нимаются куда легче и естественнее, чем крепкая фундаментальная реалистическая литература. (Не потому ли тянулись наши дети к так называемым "готам", "эмо" и т.п.?) Органическое тяготение к романтизму обнаруживалось у них давненько; ещё тогда, возможно, когда они пугали друг друга "страшилками", любовь к которым, прошу за­метить, окончательно не выветрилась даже под напором сильных конкурентов – фильмов ужасов. Дети любят страшилки, склонны к романтическим сюжетам – как бы ни менялись моды и ориентиры. Этим, безусловно, есть смысл воспользоваться, чтобы верхом на романтической традиции, точно на том самом коне, высеченном из мрака, въехать в большую литературу и, даст бог, ощутить себя в ней не пришельцами-варварами, а своими среди своих.

Наше вступление под романтические своды осуществлялось вначале на основе личного опы­та, а впоследствии – на основе культурного опыта многочисленных предшественников. Я предло­жила своим ученикам (это были шестиклассники) поделиться личными жизненными впечатлениями, которые вписывались бы в понятия "таинствен­ное", "жуткое", "фантастическое". Мы уточнили, что личный опыт включает конкретные события, личные впечатления от книг или кинофильмов, услышанное тобой от других людей и оставшееся в памяти в силу яркости и необычности; сны, кста­ти, тоже наш личный опыт, который нет смысла игнорировать. Именно в этом ключе прошёл наш урок, названный, наподобие рассказов Хичкока, "Тёмные разговоры". Довольно скоро выяснилось, что такие разговоры гораздо удобнее вести в сум­раке и при мерцающем пламени свечи. Что ж...

Не буду пересказывать то, о чём говорили мои ученики. Вы без труда услышите нечто подобное, если не пожалеете времени на такие "посиделки". Упомяну лишь, что среди наиболее частых мотивов звучали рассказы из раннего детства – лето, дерев­ня, деревянный бабушкин дом, скрип половиц, во­обще какие-то звуки неизвестного происхождения; и вдруг! О, что же там произошло? Кто-то заглянул в окошко. "Ты его видела?" – "Нет, не видела". – "Как же догадалась?" – "Я почувствовала на себе ей-то взгляд! . Кто-то рассказал собственный сон – наполовину виденный, наполовину выду­манный; страшненький такой, с таинственными фигурами призраков... Потом была дьявольская смесь фильмов, детских страшилок и слабо уло­вимых ощущений, перемежаемых подростковым сленгом, решительно не годным для употребления в романтическом контексте.

Что же мы получили в итоге, помимо, так сказать, запаха остывающего воска? А вот что. Выяснили, что 1. Тайна притягательна. О ней говорить интересно, ещё интереснее слушать. 2."Страшилки", или рас­сказы о таинственных жутких впечатлениях, вол­нуют нас, так как приоткрывают невидимую дверь в сказочный, фантастический мир. З. Этого мира не существует в реальности, но он живёт в нашем вооб­ражении и делает его ярче и богаче. 4. А ещё стало ясно, что все эти таинственно-жутковатые предметы приметы – красивы. Ну вот красивы, да и всё... Как гаснущий закат, как облако, перечеркнувшее небосвод мрачным силуэтом; как осколок скалы, выдающийся над тёмным лесом и выхваченный из бледного пространства последним лучом уходящего солнца... (Поэтому, когда на следующих уроках мы рассматривали, допустим, работы художника-романтика К.-Д.Фридриха, никому не составило труда уловить и объяснить прелесть романтических переживаний. Таинственно! Мрачновато! Волнующее одиночество на фоне суровой и величественной при­роды только подчёркивает эти ощущения. А главное – очень, очень красиво!

Дверь в стихотворение В.А.Жуковского "Лес­ной царь" отворилась сама собой.

2.

Дети любят это стихотворение. По-моему, это один из немногих текстов, о которых они говорят без неприязни. Возможно, потому, что в школе изучению стихотворения отводится не так-то много места? Но, думаю, есть и другая причина. О ней же говорилось: тяготение детей к таинственному волшебному миру. Воспользуемся же этим...

Музыка Шуберта – превосходный проводник в царстве, нарисованном в стихотворении. Под её звуки ребятам было предложено сделать несколько свободных словесных этюдов из той серии, что мы называем "заметки на полях" текста. Словесная палитра, состоящая из строчек, слов и словосоче­таний, строчек-образов, а то и небольших поэти­ческих фрагментов. Эта работа не соревнование великим поэтом, а лишь способ вчитаться в то, что уже написано; важный и плодотворный прием.

Даша Казак

Владик Иванов

Саша Староверов

Туман закрывает глаза белой рукой, дёргает за ниточки одежду...    Диана Девятых

Ночь, полная звёздных глаз, манящая тебя... В это цар­ство ведёт дорога из лунных лучей. Лес глубокий, как ночное озеро. Яркие глаза смотрят из темноты. Это всё ловушки Лесного царя. Влада Шабалина

Земля в стремительной скачке рушится под копытами ночной лошади! Даша Казак

Алена Бирюкова

Как видите, стихотворение Жуковского раскры­лось, как веер; читательское дыхание и присталь­ный детский взгляд убеждают: колорит текста, его волшебный контур, зловещий ритм, ослепительно-мрачная яркость и таинственные глубины не оста­лись незамеченными. Помноженные на собственные детские вымыслы и воспоминания, строчки знако­мого текста как бы зазвучали "вслух". Чтобы этот голос не растаял, попробуем перевести слово – в действие; поиграть в словесные этюды.

3.

Должна признаться, что при работе со сцениче­ским пространством я действую не как педагог, а как зритель. Иначе говоря, осваиваю это простран­ство вместе с детьми; открываю давным-давно от­крытые законы и с удовольствием изобретаю коле­со. ...Перед нами совершенно пустое пространство. А мы затеяли наполнить эту пустоту целым миром, причём миром вымышленным, фантастическим. Вдвойне сложная задача.

Как построить на сцене царство Лесного царя? Нарисовать? Вырезать из бумаги? Сделать ещё какие-нибудь "игрушечные" декорации? Но ведь это царство, как мы убедились, – весьма зыбкий объект. Оно то ли существует, то ли нет. И во­обще – скорее кажется, чем существует. Там нет деревьев или пеньков в привычном для нас виде. Отсутствуют буреломы... Вернее, они есть; но и деревья, и пни, и буреломы – всё другое! Живое? Да, безусловно. А раз живое – значит, подвержен­ное беспрерывным изменениям. То ли пень – то ли старик-лесовик; дерево? Нет, уж не дерево,
дева, воздевшая руки к чёрному небу! Но при этом царство и красиво. Естественно, красиво, а иначе как заманить туда путника? Всё это царство, убеждаемся мы, соткано из обманов (из иллюзий, как скажем мы позднее). А иллюзии обычно очень, очень красивы, даже самые гибельные из них...

Итак, возвращаясь к нашему вопросу: как пере­нести на сцену этот зыбкий, ускользающий мир? Решение, оказывается, в нас, внутри: надо побыть этим миром. И деревьями, и девами, и ночными при­зраками, и самим невидимым коварным царём. Пои­грать в них (не попритворяться, а именно поиграть).

Однако остаётся ещё один очень важный вопрос: как сделать так, чтобы наши игры стали интересны кому-то, кроме нас? зрителям? (Ведь даже нам, малоопытным участникам сценического действия, хорошо известно: раз имеется сцена, а на сцене что-то происходит – будут и зрители. Таково правило, с которым не поспоришь.)

Очень просто. Нам придётся рассказать (и по­казать!) зрителям какую-нибудь историю. Потому что истории – это всегда интересно. Не забыть, однако, при этом, что главная нота, аккорд на­шего сочинения – стихотворение В.А.Жуковского "Лесной царь".

Такая "история" складывается практически сама собой. Почему? Потому, что уже многое понятно. К примеру, на вопрос, где может она произойти, чтобы быть уместной (органичной), – ученики после небольших колебаний говорят:

• старинном замке. Там лучше всего, наверное, было бы послушать рассказы про Лесного царя. От очевидцев, так сказать... Да и старинный замок – особенное место. Он слишком много знает и видел. Потрогаешь камень рукой – вот тебе и зловещая история... (Они знают, что говорят. В рамках на­ших уроков по стихотворению "Лесной царь" мы совершили настоящее путешествие по готическим замкам. Их изображения, а также мои рассказы об историческом и культурном контексте помогли им составить впечатление об этих памятниках. Самое благоприятное впечатление, если вам интересно...)

Итак, место действия – замок. Как мы, однако, можем там оказаться? Самый простой способ – приехать и совершить экскурсию. Пусть же наши истории о зеркалах, сохранивших изображения давно ушедших людей в старинных нарядах, о картинной галерее, в которой одна рама почему-то пустует, так и подсказывая тему для очередного романтического сочинения! и наконец, о старинной библиотеке, в которой, как вы, наверное, догады­ваетесь, найдётся и книга в нарядном переплете, а в книге – стихотворение о Лесном царе! – и составят суть нашего театрального сочинения. 4Прогулки по старинному замку~ – вот и название. Не слиш­ком оригинальное, зато своё собственное, к тому же вполне отвечающее вкусу детских романтических представлений.

Нет смысла, думаю, приводить детали нехитро­го сценария. Ограничусь тем, что назову несколько принципиальных моментов.

1. Весь проделанный нами путь – от первого чтения стихотворения (знакомого детям по школь­ной программе) до представления театрального сочинения, выполненного по самостоятельно на­писанным текстам и самостоятельно придуманным сценическим этюдам, куда входил и подбор музы­кальных фрагментов, и составление зрительного ряда, – выполнил, на мой взгляд, важнейшую за­дачу: дал возможность моим ученикам взглянуть на знакомый (и даже когда-то заученный) текст свежим взглядом.
2. Этот свежий взгляд позволил, как мне ка­жется, превратить "программное" стихотворение если не в факт биографии ребят (поскольку эта биография ещё только-только пишется и находит­ся более в проекте, чем в реальной жизни), то как минимум сформировать достаточно пристальный и, безусловно, заинтересованный взгляд на клас­сический литературный текст.

З. Важно и то, что, как и в обычной нашей практике, всякое "изучение" сопровождается собственными творческими опытами. Никаких теоретизирований на берегу. Войти в эту воду – од­нажды и дважды; ощутить её прелесть и глубину.

4. Методика, таким образом, прозрачна: вслед за текстом, вместе с текстом, в глубину текста; только тогда, вынырнув, есть шанс оказаться ли­цом к лицу с самим собой. И обнаружить, что ты – поменялся. Ещё вчера такие слова не пришли бы тебе в голову... Сегодня – другое дело.

Чудесный свет виднеется издалека.

От  леса  излучается  тепло

И  льются  золото  и  серебро,

Прозрачные, туманные слегка...

Кирилл КомаровБез этого "чудесного света" изучение литерату­ры в школе, думаю, теряет смысл.

Вопрос 15. Какого цвета настроение?

Мы немало поговорили о предметах – бытовых и сказочных. Убедились, что между внешним обли­ком предмета и его свойствами имеется связь. По­няли, что случайных "чудес" и "фокусов-покусов" невозможно проделать ни с каким сказочным предметом ни в какой сказке. Наблюдательность, здравый смысл, умение логически мыслить – это совершенно необходимые качества как для читате­ля, так и для сочинителя. В особенности если они дополнены богатым воображением.

Пришло время вернуться к разговору еще об одном важном свойстве, которым наделены в этом мире люди, животные, явления природы. Конечно, речь идет о настроении, не раз и не два нам при­дется обращаться к этой теме хотя бы по причине внешней неосязаемости этого свойства. А ведь для нас с вами, намеренных научить наших детей сво­бодной речи, совершенно необходимо принять как данность: только человек с острым восприятием окружающего мира способен научиться свободно и выразительно выражать свои мысли (иначе такая потребность просто не возникнет).

Повторим: разговор о настроениях в этом смыс­ле особенно полезен, ведь нам предстоит говорить о чем-то таком, что невозможно потрогать руками или попробовать на вкус. Иначе говоря, о том, что не так-то просто разглядеть, ощутить, принять во внимание.

Для начала договоримся: настроение – подобно тени или отражению – имеется у каждого из нас. Более того, наблюдательный человек способен за­метить, что настроение присуще животным или яв­лениям природы (осень, к примеру, скорее грустна, а весна отзывается в нас радостью и надеждой...); произведениям искусства или предметам. Получа­ется, чтобы войти в мир настроений, нам придется оглядеться в том мире, в котором мы живем? Так и поступим.

1. Повторим: у каждого из нас есть настроение, и не одно – в течение дня к нам прилетают (откуда, спрашивается? Из какой страны?) то радость, то уныние, то настроение праздничного ожидания, то сонное настроение. Палитра настроений велика, и мы не всегда можем отличить одно от другого. Для начала попробуем – просто ради опыта – дать имя своему сегодняшнему настроению. На что оно по­хоже? Если на прыгающий звонкий мяч – это одно дело, и совсем другое – если на унылый осенний дождик... Договоримся: мы не станем ограничи­ваться для наших настроений такими именами, как "плохое" или "хорошее". Нас ведь тоже зовут не просто "мальчик" или "девочка". Родители по­трудились дать нам имена собственные...

Итак, дадим имя нашему настроению – тому, что сидит в нас в эту самую минуту.

2. А вот интересно: если бы наше настроение превратилось в бабочку – какая бы она была? С радужным разноцветным узором на крыльях? С зелеными разводами? Или с тёмно-фиолетовыми, как тёмная-тёмная ночь? (Об этой бабочке можно со­чинить собственную сказку – здесь и сейчас; причём следует поторопиться... Не то улетит).

З. Снова обратимся к миру предметов и явле­ний. Но теперь постараемся разглядеть не только их "характер", но и "настроение". Мячик? Ве­сенний ручей? Облако, спрятавшее солнце? Само солнышко? (Причём у летнего яркого солнца одно настроение, а у зимнего, замёрзшего – другое)...

(Наверное, вы заметили: наши занятия сейчас сродни урокам чтения, в ходе которых мы тоже предпринимаем попытку войти, вдуматься, всмот­реться в мир книги. И сейчас мы предпринимаем тот же опыт – только книга наша выросла до раз­меров окружающего мира. Читать эту книгу мы будем всю жизнь, так что уроки настроений еще пригодятся нам не раз...