Утром проснулся – ужасно, темно, как в Ислан­дии. Включил радио – "банк-банк, банк-банк, воруют-воруют, миллиарды своровали и так да­лее...". Думаю: "Господи! Куда иду? Конференция, посвящённая Л.А.Сулержицкому!" Ну как будто на собрание духоборов. Однако прийти захотелось. Потому, что в юности увлекался Сулержицким, а когда я остаюсь верным тому, чем увлекался в юно­сти, мне кажется, я лучше, чем есть на самом деле. Увлечение Станиславским по-настоящему пришло после встречи с Марией Осиповной Кнебель. А с Сулержицким?.. Намного раньше.

Этим он, театр, отвечал устремлениям и чаяниям Станиславского в момент, когда у него возникла потребность создать Художественный театр. Идея прозрачно ясна – только в общине индивидуальность раскрывается по-настоящему, община способствует раскрытию каждой индивидуальности. Эта идея во многом определила этику театра. И, кажется, именно она привлекла и захватила вечного искателя и жиз­нелюбца Сулержицкого.

Преодоление одиночества. Не стоит забывать, что это было время, когда быть одиноким считалось позорным, некрасивым, что ли. Это было ещё до символистов. Тогда ещё кичиться одиночеством считалось дурным тоном. Недаром у Чехова в "Трёх сестрах" так сильно стремление героев общаться друг с другом. Никогда не поймём "Три сестры", если не уясним, почему столь разные люди собираются вместе за одним столом. И Тузенбах, и Солёный, и Вершинин, и Федотик... В чём причина их тяги друг к другу и дому Прозоровых? Обычное объяснение, мол, некуда деваться... тусовочная маята... – это слишком занижено. Люди встречаются потому, что видят в общении путь к преодолению одиночества, возможность сообща найти выход из настоящего в будущее. Кстати, стоит вспомнить первые гастро­ли "художественников" в Крыму, когда артисты приехали к Чехову, ялтинский дом, неутолимое стремление к общению.

Есть целый ряд известных театральных терминов. Сейчас вы ими пользуетесь в школьном театре, а мы на репетициях в профессиональном. На первый взгляд они технические, сугубо профессиональные. Ну какой режиссёр нынче не говорит актёрам или школьникам, начинающим или мастерам: "Смотри­те друг на друга, слушайте друг друга, общайтесь друг с другом. Это лишь кажется, что термины исключительно профессиональные, на самом деле в основе их не ремесло, а, по сути, мировоззрение, даже философия. Потому что есть надежда, что в общении проявится истина". Помните, Вершинин предлагает Тузенбаху: "Давайте пофилософствуем". – "О чём?" –"Ну, о чём-нибудь". О том, как люди будут жить... И так далее...

Позже, когда появились символисты, одиночество стало мерилом особости человеческой личности, неповторимости индивидуальности. Сулержицкий приветствовал символистов, даже войдя в некоторый конфликт с Немировичем-Данченко по этому поводу. Но, приветствуя символистов, на самом деле он был далёк от их мировоззрения. Он видел высший смысл в общении, духовном общении. Ну, конечно, если люди не убивают друг друга, они должны общаться, а те, кто не общаются, те друг друга убивают.

И второй момент, важный для меня и, кажется, близкий теме конференции... Речь о взаимоотноше­ниях театра и тех, кто его творит. Театр по своей природе дуалистичен. Он как бы рассчитан на успех, без успеха ему трудно существовать. С другой сторо­ны, успех – его беда. Успех подрывает театральное сообщество изнутри, меняет его людей. На двух этих антагонистических состояниях балансирует театр, как акробат на проволоке.

До Станиславского, Сулержицкого и других реформаторов у театра всегда был один вектор движения – на зрителя. И вот, вектор движения, направленный на зрителя, только на зрителя, не­минуемо приводит театр к разрушению. Приводит его к некоторому исключительно развлекательному началу: надо нравиться. Это жуткое состояние актёра и режиссёра: всю жизнь кому-то нравиться! Пожалуй, можно сравнить уже с какой-то другой профессией. Почему я должен непременно нравиться? Мне обя­зательно должны аплодировать, я должен вызывать умиление у тех, кто меня видит? В конце ХIХ века просвещённые люди, пришедшие в театр, задумались об этом. Среди них был Сулержицкий. Возникла про­стая великая мысль: вектор движения должен быть направлен не только на зрителя, но и на тех, кто театр делает, кто его творит. Что театр, по сути, один из спо­собов познания себя. И что, когда вектор движения театра направлен на самого себя, он опосредованно будет воздействовать на зрителя. Что театр – способ совершенствования человеческой личности. Именно эта возможность привлекла Сулержицкого и сделала его соратником Станиславского, пропагандистом его «системы. Студия, студийная атмосфера, этика сту­дийных отношений – отсюда позже родились многие театральные сообщества. Стремление сохранить сту­дийные отношения особенно характерно для театров, работающих для юных и молодых зрителей.

Мейерхольд перед смертью как-то сказал, что театр могут спасти дилетанты. Но при этом добавил: «Такие, как Станиславский и Немирович-Данченкоя. С полным правом к этим именам можно было бы до­бавить и имя Леопольда Антоновича Сулержицкого. Дилетантизм, в определённом смысле, – движущая сила театра. Когда образовывались новые театры, даже на нашем веку, "Современник" например, что говорили профи? Самодеятельность. Не умеют вы­разительно говорить, зычно произнести фразу, и так далее. Потому что меняются критерии профессиона­лизма. На мой взгляд, общих критериев профессио­нализма в принципе не существует. В интересах дела говорю крайне субъективно. То, что профессионально для, скажем, классического балета, – непрофессио­нально для балета современного. И наоборот. То, что профессионально для техники импрессионистов, – непрофессионально для художника-реалиста. Он это воспринимает как самодеятельность, выкрутасы, как несёрьезность. Отсутствие единых критериев профессионализма в некотором смысле даже хоро­шо, потому что не ставит жёстких границ, помогает росту. Помогает понять Пушкина, который сказал, что художник творит по тем законам, которые он сам над собой поставил. Важно, чтобы сам художник определил эти законы. У Сулержицкого они были. И были настолько сильны, что произвели мощное влияние не только на его современников, но и нас, на всех тех, кому небезразлично будущее театра и театральной педагогики.