В  юности я часто бывал в гостях у ху­дожника Корина. Павел Дмитриевич жил с женой Прасковьей Тихо­новной и большим эрдель-терьером на Малой Пироговке. Там же была и ма­стерская художника. Дом, где он жил и работал, подарил ему М.Горький. Павел Дмитриевич происходил из потомственной семьи палехских ико­нописцев. У него была одна из лучших в России коллекция икон. Они разве­шаны по всему дому. Однажды, когда я был у него в гостях, к нему приехала Фурцева, тогда министр культуры. Посмотрев работы художника и коллекцию икон, осталась очень довольна увиденным, но сделала ему замечание: "Почему у Вас ни в мастерской, ни в комнатах не висят огнетушители?". На следующий день приехал грузовик с грудой огромных красных уродин, точно такие же, как вешают в цехах заво­дов. Рабочие быстро развесили их по всему дому. Весь следующий день мы с Павлом Дмитриевичем относили их в кладовку до следующего посещения начальства. Благо оно не очень жаловало его свои­ми наездами. Корин бы не в фаворе у "верхушки" страны и у Академии художеств. Будучи классиком русской живописи, почти не выставлялся, не уча­ствовал в её мероприятиях.

Тематика его работ не вписывалась в социали­стический реализм. Да и глубокая религиозность художника не очень поощрялась. Припоминали так же то, что он расписывал усыпальницу ве­ликой княгини Елизаветы Фёдоровны. Только тогда, когда его мозаика украсила станцию метро Комсомольская (кольцевая) и витражи Новослободской. На Павла Дмитриевича посыпались награды. Его приняли в Академию ху­дожеств, дали сначала Го­сударственную, а потом и Ленинскую премии.

До того его одноэтажный и уже начавший ветшать де­ревянный дом, затерявший­ся среди современных мо­сковских домов, постоянно был атакован жильцами этих домов. Они носили жалобы и заявления в домоуправление предложением снести его. Мальчишки били стёкла в окнах. Всех их возмуща­ло: почему два непонятных старика и собака живут в отдельном доме в центре Москвы. Дом был спасён от сноса лишь благодаря тому, что являлся подарком Горького. Хорошо, что в то время не было такого бандитизма, как сейчас. Да и тогдашние уголовники не были таки­ми "культурными", как нынешние. Не знали стоимости настоящим ценностям. Дом охранял лишь старый эрдель.

Несмотря на свой замкнутый образ жизни, Павел Дмитриевич был очень радушным хозяином. И даже меня, полузнакомого 19-летнего мальчишку, прежде чем начать разговор или показать свои работы, усаживал за стол напоить чаем и всегда разговаривал со мной как с равным.

Всю стену мастерской занимал огромный чи­стый холст на подрамнике. Он был на полметра больше картины Иванова 4Явление Христа наро­ду. Это полотно было главной картиной Корина, над которой он работал всю свою жизнь, хотя на полотне не было сделано ни одного мазка. На­зывалась картина "Русь уходящая". Она была его любовью, его мечтой, до которой он так и не решился дотронуться. Он ежедневно подходил к чистому полотну и долго стоял перед ним. Никто, кроме его самого, не видел, что изображено на нём.

Спустя много лет, я, уже стариком, зашёл в му­зей Корина. Принёс для музея фотопортрет Павла Дмитриевича, сделанный мной 50 лет назад, с его пожеланием мне. Зашёл в его мастерскую и долго стоял перед огромным чистым холстом. Только сейчас, к старости, поняв, что у каждого человека есть такой же чистый холст, который он так и не сумел написать.