Д. Волобуев, преподаватель по классу фортепиано, Школа №324 «Жар-птица», г. Москва

Физики и лирики: конец противопоставления?

Появлению данной статьи способствовали два фактора: 1) вопрос, не один год звучавший во мне и не получавший удовлетворительного ответа; 2) статья доктора биологических наук, доктора философских наук Т.В. Черниговской «Конь и трепетная лань: учёный на стыке наук», опубликованная в сборнике научных трудов международного междисциплинарного семинара «Нейрофилософия» (Москва, 2016 г.). Вдруг сошлись «вода и камень»: размышления педа-гога-музыканта и круг анализируемых вопросов в статье известного учёного о конвергентных основах науки XXI века.

В последнее десятилетие ХХ века, когда я был школьником, ощущалось особое внимание учителей к детям-«технарям», имевшим способности к математике, физике. С этим у меня не было проблем: быстро «щёлкая» задачки, я садился за рояль «заниматься делом». Однажды, проявив себя на каком-то конкурсе по физике, я неожиданно «попал в оборот» к учителям этого предмета (равно как и к математикам с химиками). Тут возник диссонанс.

С момента, когда был сделан выбор в пользу «изящных искусств» (лет с восьми), меня «автоматически» определили в круг «правополушарных» детей. Долгое время считалось, что сфера эмоций, чувств, с которыми «работают» все направления искусства, не нуждается в жёстко упорядоченном (логическом, «левополушарном») мышлении. Меня воспринимали не просто как гуманитария, а как «творческого ребёнка», и не слишком присматривались, как это водится после навешивания ярлыка. Вплоть до того самого конкурса по физике.

Периодически я терпеливо слушал тирады учителей физики, которые с разной степенью настойчивости призывали оставить столь «странный» выбор и заниматься «тем, что получается».

Неизменно мы расставались, оставаясь в некотором недоумении друг от друга: мне было неясно, почему такое труднейшее дело, как профессиональное обучение исполнительскому искусству, окружающие всерьёз не воспринимают; учителя, в свою очередь, зачастую вслух недоумевали, как можно менять способности к рациональному мышлению на несерьёзные «игрульки».

По сей день в эмоциональной памяти осталось что-то вроде «рудимента неловкости», которую мне сумели навязать в школе из-за «неверного» выбора будущей профессии. Тогда, после попыток что-то объяснить, мне стало очевидно: бороться с этим клише невозможно. Есть «технари» и есть «гуманитарии», и где-то в дальнем углу «гуманитарного сундука» гнездятся люди искусства... Учительница химии (высококлассный специалист, подготовившая немало будущих химиков) однажды поведала мне «секретный рецепт». от похмелья с обоснованием: «Так как ты будущий музыкант, тебе это пригодится». Собственно, добавить нечего.

Так проходили школьные будни. Одновременно в работе находились музыкальные произведения Ф. Листа, С.С. Прокофьева, Л. Бетховена. Музыкальная программа, которая была у меня «в руках» в 16 лет, включала Первый концерт для фортепиано с оркестром Ф. Листа, Седьмую сонату для фортепиано С.С. Прокофьева, Семнадцатую сонату для фортепиано Л. Бетховена. Учить произведения приходилось в прямом смысле днём и ночью (беззвучно «читая» нотный текст перед сном, как читают книгу, чтобы лучше его понять и запомнить). В то же время в памяти звучали фразы учителей, сомневающихся в серьёзности моего жизненного выбора. Не будучи искушённым в психологии и науках, занимающихся исследованием деятельности мозга, я постепенно стал воспринимать себя как «правополушарного» гуманитария. Но тогда, в «сражениях» с заковыристыми пассажами сонаты Прокофьева, с логически чётко очерченными фигурациями произведений Ф. Листа, с грандиозными по масштабу конструкциями музыкальных форм Баха и Бетховена, внутри зазвучал тот самый немой вопрос. Он зазвучал ещё увереннее, когда я связал воедино понимание логики пассажа и процесс его освоения: понял-освоил. Сразу, мгновенно.

Логика, как её определяет, в частности, учебник логики С.Н. Виноградова и А.Ф. Кузьмина (Москва, 1954 г.), есть наука о законах и формах правильного построения мыслей (от древнегреческого «логос» - мышление, мысль, слово, в котором выражена мысль). А внутренний вопрос звучал так: каким образом, не опираясь на логику, не понимая внутренних последовательных связей в композиции музыкального произведения, возможно постичь его, освоить и донести до слушателя?..

Т.В. Черниговская пишет: «Алгоритмы, по которым творческие люди создают свои произведения, представляют огромный интерес, потому как их достижения составляют основу нашей цивилизации». Исследованию междисциплинарных взаимосвязей подобных алгоритмов в музыкальной науке посвящены серьёзные труды. В частности, крупный исследователь истории и теории музыки Иоганн Маттезон в труде «Совершенный капельмейстер» («Der vollkommene Capellmeister») в далёком 1739 году обозначил теснейшую взаимосвязь строения сонатного аллегро, основной музыкальной формы эпохи классицизма, и законов структуры многочасовых выступлений ораторов Древнего Рима. Эта взаимосвязь получила определение «ораторско-риторическая диспозиция»:

Другим примером тонкой взаимосвязи алгоритмов является фраза из книги Г.Г. Нейгауза «Об искусстве фортепианной игры»: «Когда мне было лет пятнадцать, я жалел о том, что Бетховен не «перемолол» свою музыку на философию, ибо я думал, что эта философия была бы лучше кантовской и гегелевской (нечего и говорить, что и Канта, и, особенно, Гегеля я знал тогда чрезвычайно поверхностно, а Бетховена совсем недурно)». Взаимосвязь алгоритмов, задействованных Бетховеном в создании сонат, и структуры философии И. Канта и Г. Гегеля, была интуитивно уловлена будущим выдающимся музыкантом и педагогом ХХ века. Также интуитивно русский гений Д.Д. Шостакович ощутил сонатную форму в повести А.П. Чехова «Чёрный монах». Впоследствии музыковеды проанализировали повесть, опираясь на его высказывание.

Снова вернёмся к публикации Т.В. Черниговской: «Также в контексте исследований нейрофизиологии творчества часто говорят о мозговой асимметрии, эта идея для многих привычна и привлекательна до сих пор: якобы правое полушарие отвечает за интуитивное познание («недостаток интуиции таланта нужно восполнять разумом». Г.Г. Нейгауз. Об искусстве фортепианной игры. - Д.В.), а левое - за логику. Но современная нейронаука неоднозначно смотрит на это утверждение. Оно правдоподобно только тогда, когда речь идёт о серьёзных клинических нарушениях. В норме люди очевидно полифунк-циональны, и нейронные сети работают сложно, динамично и противоречиво. К тому же математика слишком разная, чтобы находиться только в левом полушарии; искусство слишком разное, чтобы обитать только в правом. Что делать с такой областью математики, как топология? Что делать с художниками-пуантилистами, которые подсчитывали, сколько краски необходимо уложить на квадратный сантиметр полотна для достижения нужного оптического эффекта? Что делать с поэтами из ОБЭРИУ, коль скоро их языковые игры суть типично «левополушарная» работа? Продолжая данный ряд, добавлю: что делать с математически точной композиторской системой новой венской школы, получившей название «серийная техника»? Что делать с оригинальными сочинениями адепта этой школы А.Веберна, писавшего фортепианные миниатюры таким образом, что соединив основные тоны произведения графическими линиями, можно увидеть цветок?

Если принять за основу вывод Д.С. Чернавского о том, что логическое мышление есть способность, появившаяся в результате развития социальных отношений (Чернавский Д.С. «Проблема происхождения жизни и мышления с точки зрения современной физики» // Успехи физ. наук, т.170, №2, с. 157-183), тогда суждение о биологической предрасположенности к тем или иным формам мышления становится условным. В таком случае не вызывает удивления соединение гениального учёного-физика и увлечённого скрипача в личности А. Эйнштейна; искусного дипломата и виртуозного пианиста, знатока творчества В.А. Моцарта в личности Г.В. Чичерина. Выдающийся исследователь в области музыкальной науки Яков Семенович Друскин в 1923 году окончил как философ Петроградский университет (руководители: профессора Н.О. Лосский, Э.Л. Радлов), в 1929 году - Петроградскую консерваторию как пианист (с труднейшей выпускной программой), в 1938 году - математическое отделение Петроградского университета. О русском универсальном гении Михаиле Васильевиче Ломоносове не имеет смысла говорить - всё давно сказано, равно как о выдающемся химике и композиторе Александре Порфирьевиче Бородине. Мне посчастливилось учиться у Василия Григорьевича Кисунько (сына создателя баллистических ракет Г.В. Кисунько), закончившего мехмат МГУ, впоследствии ставшего крупным музыковедом, философом, профессором ВГИКа и Московской консерватории.

Со временем мне пришлось постоянно убеждаться, насколько серьёзно задействовано логическое (рациональное) мышление в процессе профессионального роста музыканта. Это опора, базис на котором строится профессиональное мастерство музыканта. Не понимая, не зная логических законов, по которым выстроены те или иные фрагменты произведений, их невозможно запомнить и воплотить на сцене. Исследованию этих законов и закономерностей посвящены целые отрасли музыкальной науки. Только уяснив их, можно продвинуться в изучении музыкального произведения. Ребёнок, приступая к обучению игре на музыкальном инструменте, вплотную сталкивается с необходимостью различать внутренние логические контуры маленьких пьес, которые педагог даёт ему для разучивания. На примере простых детских пьес осваивается в точности всё, с чем предстоит работать профессионалу.

Понятно, что развитие музыкальных способностей - это, в первую очередь, комплексное развитие способности мыслить. Так или иначе, в процессе прикосновения к «правополушарному» виду деятельности вдруг выясняется, что эта деятельность «с порога» начинает требовать организации логического, рационального мышления, правое полушарие оказывается тесным товарищем левого.

Искусство обладает серьёзным потенциалом для реализации принципа конвергентности - науки XXI века. Оперируя категориями, которые не могут быть описаны с помощью граммов, диоптрий, децибелов, искусство имеет способность предвосхищать научные открытия на десятилетия вперёд. Ныне учёные, используя современную технику наблюдения за работой мозга музыкантов, доказали, что, в зависимости от реализуемой задачи, в мозге человека включаются совершенно разные области. Музыкантам-практикам хорошо это знакомо: человек, способный легко прочесть с листа незнакомый музыкальный текст, вполне может быть неспособен к импровизации (и наоборот). И дело здесь вовсе не в разной степени развития этих навыков - такова природная особенность мозга конкретного человека.

Стремительный рост технологий чреват интеллектуальным сном, потерей человеческого в человеке. Засилье клипового мышления - только один из побочных эффектов технологий, завладевших сегодня мозгом человека. В искусстве же заложено важнейшее единство: гуманизм, сильное духовно-нравственное начало и потенциал взаимодействия с наукой на высоком интеллектуальном уровне. Данное единство способно оказывать благотворное влияние на технологический прогресс.

В XXI веке междисциплинарность, кросс-культурный подход, неразрывная связь гуманитарных и естественнонаучных подходов предстают как актуальные задачи развития. Проблему впряжения в одну телегу «коня и трепетной лани» как источника взаимопроникновения науки и искусства только предстоит решать. В данной задаче есть на что опереться.