Басня: древняя и вечно юная традиция

Э.Иванова,
ведущий научный сотрудник
Института художественного образования РАО, писатель

Басня: древняя и вечно юная традиция

Вот пишешь про зверей, про птиц и насекомых, А попадаешь всё в знакомых.
С.Михалков

Происхождение басни обычно свя­зывают с тотемическими и магическими представлениями древних людей. Считается, что басня моложе эпической поэзии, хотя гомеровский эпос содержит элементы басни: неко­торые сравнения поэта обнаружива­ют, что животный эпос уже закрепил за образами орла, льва, змеи и т.д. определённые психологические ха­рактеристики. Так, в гневных словах Ахиллеса, обращённых к Гектору перед решающим поединком, скрыва­ется определённая аллюзия на басню:

Нет и не будет меж львов и людей
никакого союза:
Волки и агнцы не могут держаться согласием сердца, Вечно враждебны они, злоумышленны
друг против друга...
(«Илиада»)

У авторов, ближайших по времени к Гомеру, тоже появляются басенные вставки. Так, Гесиод в "Трудах и днях", рассказывая басню о Соловье и Ястребе, употребляет именно этот термин:

Басню теперь расскажу я царям, как они ни разумны.
Вот что однажды сказал соловью пестроглавому ястреб,
Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких.
Жалко пищал соловей, пронзённый кривыми когтями,
Тот же властительно с речью такою к нему обратился:
«Что ты, несчастный, пищишь? Ведь немного тебя
я сильнее?
Как ты ни пой, а тебя унесу я, куда мне угодно.
И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу.
Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим:
Не победит он его, – к униженью лишь горе прибавит».

Становление басни как жанра связано с именем Эзопа. Древнейшее свидетельство о нём мы на­ходим у Геродота, который относит время жизни баснописца к середине VI века до н.э. Под именем Эзопа сохранился целый сборник басен (их 462) в прозаическом изложении. Среди них всемирно известные: "Волк и Ягнёнок", "Крестьянин и Змея", "Лягушка и Вол", "Лошадь и Осёл", "Цикада и Муравьи", "Волк и Журавль", "Ворон и Лисица" и т.д. Эзоповы басни позднее обработал в стихах римский поэт Федр и грече­ский писатель Бабрий.

Басни пользовались популярно­стью в средние века, когда акцен­тировались преимущественно их морально-дидактические свойства, возможность обращения к подрастаю­щему поколению в воспитательных целях. В эпоху Возрождения в Италии выпущено первое издание эзоповского сборника басен под названием "Ро­мул" (1479), ставшее чрезвычайно по­пулярным. С этой точки отсчёта берёт начало история европейской литературной басни – жанра, которому суждено было возвеличиться благодаря Лафонтену – в поэзии, Лессингу – в про­зе, поэтическим шедеврам И.А.Крылова.

В России черпали сюжеты из Эзопа Хемницер, Измайлов, Л.Н.Толстой ("Русские книги для чте­ния"). Создателями басен были Кантемир, Тредиа­ковский, Ломоносов, Сумароков, В.Майков, Дми­триев, Жуковский. Басенные сюжеты излагались в стихах и прозе, что побудило В.А.Жуковского к размышлениям по поводу противоположности поэтической и прозаической форм жанра: "Веро­ятно, что прежде она [басня – ред.] была собствен­ностью не стихотворца, а оратора и философа... В истории басни можно заметить три главные эпохи: первая, когда она была не иное что, как простой риторический способ, пример, сравнение; вторая, когда получила бытие отдельное и сделалась од­ним из действительнейших способов предложения моральной истины для оратора или философа нравственного – таковы басни, известные нам под именем эзоповых, федровых и в наше время лес­синговых; третья, когда из области красноречия перешла она в область поэзии, то есть получила ту форму, которой обязана в наше время Лафонтену и его подражателям, а в древности Горацию..."

Басня... может быть, естественно: или прозаическая, в которой вымысел без всяких украшений ограничивается од­ним только простым рассказом и служит только прозрачным покровом нравствен­ной истины; или сти­хотворная, в которой вымысел украшен всеми богатствами поэзии, в которой главный предмет сти­хотворца, запечатле­вая в уме нравственную истину, должен нравиться воображению и трогать чувство.

Жуковский убежден, что поэт должен расска­зывать языком стихотворным, то есть ~украшая без всякой натяжки простой рассказ выражениями высокими, поэтическими вымыслами, картинами

  • разнообразя его смелыми оборотами. В связи
  • этим поэт особо выделяет басенное творчество Крылова. Так Жуковский тонко подметил различие поэтических и прозаических версий классических басен с точки зрения их способности воздействовать и вызывать ответную реакцию.

Тут стоит обратиться к теории басни, рассужде­ниям исследователей-теоретиков и практиков. Не­мецкий драматург, баснописец и эстетик Лессинг особо подчёркивал философичность басни: 4У древних басня принадлежала к области филосо­фии, и отсюда её заимствовали учителя риторики. Аристотель говорит о ней не в своей "Поэтике", а в своей "Риторике"... Лафонтену удалось сделать басню волнующей поэтической игрушкой. Все на­чали трактовать басню как детскую игрушку... Кто-либо, принадлежащий к школам древних, где всё время внушалось безыскусственное изображение в басне, не поймёт, куда он попал, когда прочитает длинный список украшений, кото­рые должны быть присущи басенно­му рассказу. Пол­ный удивления, он спросит: неужели у новых авторов совершенно изме­нилось существо вещи? Потому что все эти украшения противоречат дей­ствительному су­ществу басни.

Русский учё­ный-филолог Потебня занимает сходную позицию: "Для того чтобы заметить, из чего состоит басня, нужно рассматривать её не так, как она является на бумаге, в сборнике басен, и даже не в том виде, когда она из сборника переходит в уста, причём самое появление её недостаточно мотивировано, когда, например, прочитывает её актёр, чтобы по­казать своё умение декламировать; или, что бывает очень комично, когда она является в устах ребёнка, который важно выступает и говорит: "Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредная..." От­решённая от действительной жизни, басня может оказаться совершенным празднословием. Но эта поэтическая форма является и там, где дело идёт о вещах вовсе не шуточных – о судьбах человека, человеческих обществ, где не до шуток и не до празднословия. Потебня присоединяется к мнению Лессинга и утверждает, что 4все прикрасы, которые введены Лафонтеном, произошли оттого, что люди не хотели, не умели пользоваться басней. И в самом деле – басня... сведена на ничто, на негодную игруш­ку" ("Из записок по теории словесности", 1905). В подтверждение своей мысли Потебня ссылается на Крылова, для того чтобы показать, как не следует писать басню. Иными словами, перед нами взгляды традиционалистов, не в полной мере ощущавших динамику развития словесности, эволюцию жанров в связи с общественными и психологическими уста­новками читателей (слушателей, зрителей).

Известный психолог Л.С.Выготский ("Психоло­гия искусства", 1925), пересмотрев элементы басни, приходит к выводу, что она не только не противо­стоит остальным видам поэзии, на чём настаивали Лессинг и Потебня, но, напротив, в ней, как в эле­ментарном виде поэзии содержится зерно и лирики, и эпоса, и драмы. (Белинский недаром называл от­дельные басни Крылова маленькими драмами, тем самым определяя не только диалогическую форму, но и психологическую сущность басни; многие литературоведы воспринимали её как маленькую поэму; Жуковский подчёркивал близость басни к эпической поэме. Нельзя также считать, что басня это непременно насмешка, сатира или шутка, в ней могут сочетаться все эти элементы.)

Самое интересное в наблюдениях Выготского – выявление сущности эстетической реакции на басню: всякая басня и, следовательно, наша реакция разви­вается в двух планах, и аффективное противоречие, вызываемое этими двумя планами басни, составляет истинную психологическую основу читательской реакции. По его мнению, каждая басня заключает в себе особый компонент, который учёный называет "катастрофой" басни, по аналогии с соответствую­щим моментом трагедии. Её представ­ляет короткая фраза, характеризуемая остротой и неожиданностью. Такой "катастрофой" является финал басни, и в ней объединяются оба плана в одном акте, действии или фразе, обнажая свою противоположность, доводя противоре­чие до апогея и вместе с тем разряжая ту двойственность чувств, которая всё время нарастала. (Пример Выготского из басни "Стрекоза и Муравей": фраза "Так поди же, попляши!" – Ред.)

В одном оказался не прав Выгот­ский, когда говорил о том, что басня не живёт тысячелетия: "Басни Кры­лова" и всяких других авторов в свою эпоху имеют существенное значение, затем они начинают всё более и более вымирать... Они и сейчас, вне всякого сомнения, в общем и целом стоят вне жизни и вне литературы. Мы же можем констатировать, что и Эзоп (в переводах М.Гаспарова) востребован в наше время; популярен и Крылов, не только как "школьный" (учебный), но и кинематографический автор (преимущественно в анимационном варианте). А басня как жанр получи­ла новое развитие в творчестве Сергея Владимировича Михалкова.

Природа таланта Михалкова, счастливый дар схватывать смешную сторону явлений закономерно привели его к мастерски сделанным поэтическим картинам, ибо сатира и есть поэзия басни. Формальным поводом послужила для маститого детского поэта работа в юбилейном комитете по празднованию 175-летия Крылова,

которое отмечалось в военный 1944-й как большое национальное событие. Первые басни: "3аяц во хмелю", "Лиса и Бобёр" появились в газете "Правда" с рисунками Кукрыниксов. Тем самым совершенно неожиданно почтенный жанр получил мощный импульс для возрождения и читательского признания.

"Басни" – значительная полоса в моей литературной биографии. Они дали мне возможность выхода к взрослому читателю, – признаёт Михалков. С тех пор им написано свыше двухсот басен, больше поэтических, меньше – около трети – прозаических. Басни соединили не только сюжетную  живость и поэтическое мастерство, но и вековую  мудрость. Меткие поэтические строки, то, что Выготский называл "катастрофой басни", стали афористичными, узнаваемыми слёту: "Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,/ Но обожал... подхалимаж"; "Бывает, что Комар орлом себя считает, / Поскольку крылья есть, и он на них летает"; "Ну, как не уважать ослиную породу / 3а трезвый, здравый взгляд на солнце и на моду!"

Художественная форма басен Михалкова являет ту гармонию правды и свободы, что присуща басням Крылова. Лучшие актёры – Игорь Ильинский, Иван Любезнов, Борис Ливанов, Алексей Грибов, Михаил Яншин, ныне – Виктор Сухоруков – принесли их на радио, на эстраду, сделали их всенародно любимыми. Объектом внимания баснописца стали все слои общества: от самых верхних "эшелонов власти" до чиновников-бюрократов всех мастей и "простых" обывателей. Как, например, комична фигура Льва ("Лев и ярлыки").

Комический эффект возникает от несоответствия представления о Льве как о всемогущем царе зверей и его нелепого преклонения перед ничтожной бумажкой – ярлыком. Бездарный политик предстаёт в басне "Чемодан без ручки":

"Иной политикан, / Что искушён в дискуссионной прыти, / Своих понятий старый чемодан / Не в силах выкинуть за борт больших событий". Искренняя боль по поводу разрушения православных храмов воплощена в сюжете "3абытый храм. Отвратительны образы неистребимых бюрократов" ("Бюрократ и  Смерть", "Простая справка", "Осёл в    команде"), любителей "откатов" и взяток: "3аведуя какими-то ларьками, /Хозяин рук Рукою Руку мыл и брал, где мог, обеими руками!" Разнообразны  образы деятелей искусства и художественных кри­тиков. Особенно знаменита в этой связи миниатюра кСлон – живописец.

И что поразительно: басни Михалкова со време­нем не потеряли своей злободневности. Современ­но звучат полемические зарисовки: "Таланты и коммерсанты" ,"Синица за границей". Осуждение мелкого браконьерства ("Преступление без наказа­ния") сегодня обернулось необходимостью наказа­ния за охоту с вертолёта на животных, занесённых в Красную книгу, в которой участвовали высшие государственные чины на Алтае. А вот и современ­ная ситуация в науке, ознаменовавшаяся ныне скандальными разоблачениями ("3вание – сила"):

Повстречались Осёл и Петух.

- Здорово, Осёл! – поздоровался Петух.
- Здравствуй, здравствуй! – сухо ответил Осёл. – Только прошу меня больше так не называть.
- Почему же? – удивился Петух. – Разве ты перестал быть ослом?
- В некотором смысле – да! – сказал Осёл. – Слово «осёл» – это символ глупости, а мне присвоено учёное звание!
- Учёное звание? Какое же? – растерялся Петух.
- Класс млекопитающих, отряд непарнокопытных, семейство лошадиных, подвид – эквум азинус! – с гордостью произнес Осёл.

И это звучало.

Мы видим: аллегории зверей и птиц у Михалко­ва всегда имеют прямое отношение к жизненным реалиям, непосредственным впечатлениям: "Вот пишешь про зверей, про птиц и насекомых, / А попадаешь всё в знакомых" ("Соловей и Ворона"). Краткость, действенность сюжета, здравомыслие, иносказательность, требующая догадки, прониза­ны у баснописца всемогущим юмором, который сохраняет достоверность переживания даже в тех случаях, когда утрачивается злободневность, и бас­ня прочитывается как аллегория ушедшей эпохи:

Плыл по реке Кирпич на Льдине,
Он у неё лежал на середине.
И всё учил её, что не туда плывёт,
Что надо бы прибавить ход,
Что нужно иначе держаться:
Напрасно не трещать и к берегу не жаться!
А Льдина таяла, приветствуя весну...
Пришло мгновение – Кирпич пошёл ко дну.
Кирпич напомнил человека мне,
Что думал про себя: «Я на коне!»
Учил других, командовать пытался,
А сам не на «коне» – на льдине оказался!

Басни Михалкова, новаторские по форме и со­держанию, в то же время этически-назидательные в традиционном смысле, выполняют почти забы­тую ныне задачу нравственного воспитания, кото­рую поэт считал главной: "Надо, чтобы с детства ребёнок... научился отличать хорошее от пошлого..." И здесь чудесную роль играет сатира.

Как назидание особенно рьяным современным реформаторам и грядущим гражданам страны звучат пророческие слова поэта:

Всё можно сокрушить, смести, предать забвенью,
Заасфальтировать и заковать в бетон.
Взорвать собор, как лишнее строенье,
На месте кладбища построить стадион,
Всё можно растерять, что собрано веками,
Всё можно замолчать, расправами грозя...
И только человеческую память
Забетонировать и истребить нельзя!

 

Автор: 
Раздел: 
Искусство в школе: 
2013
№2.
С. 23-26
Tags: 

Оставить комментарий

Image CAPTCHA
Enter the characters shown in the image.