«У. Шекспир. Знакомство»

Сначала была Петрушевская. Несколько ее рассказов были взяты для работы в новом театральном сезоне для студийцев Центрального Дома Актера. Подростки 14 лет. Даже начались репетиции, сочинили музыкальные номера. Но репетиции шли тяжело, все вызывало зажим, смешки, кто-то и вовсе перестал ходить.

И стало ясно, что детки подросли. Нужны страсти и любовные переживания, проживание-репетиция будущей любви… ведь так можно, ведь это не я – это Беатриче, это роль… Да и как красиво, как лихо герои обмениваются колкостями, удивительная культура диалога. И как славно все заканчивается – свадьба.

Шекспир спас положение, был одобрен. Подхвачен и разыгран со всею возможной страстью и любовью. Все купались в его великолепных стихах, любовались прекрасными разворотами сюжета, легкими остроумными диалогами.

Да, летящий, искрометный текст Шекспира и большие чувства героев, их открытость вытащили нас всех из творческого кризиса.

Вера Ельникова

Сценарий показа по произведениям Шекспира.
«У. ШЕКСПИР. ЗНАКОМСТВО»

Затемнение. Слышны шаги и голоса. Сначала тихие и невнятные, потом все громче и четче. Студийцы произносят названия произведений Шекспира: каждый в своем темпе и на своей ноте – получается такое многоголосье. Затем все собираются в единую группу и вместе: «Шекспир!»

«Генрих IV»

На сцене две команды – команда Фальстафа (КФ) и команда Генриха(КГ).

Фальстаф (произносит текст на ходу, делая «восьмёрку» по залу). Чума на всех трусов, говорю я, разрази их гром! Аминь, аминь! Пусть меня назовут выпотрошенной селедкой, если мужество, благородное мужество не исчезло с лица земли. Мерзок этот мир, говорю я.

Принц Генрих. Ну что, тюк с шерстью? Что ты там бормочешь?

Фальстаф. И это — королевский сын! И это принц Уэльский!

Принц Генрих. Ну, говори, тюк с шерстью, в чем дело?

Фальстаф. В чем дело? В том, что четверо из нас, здесь присутствующих, нынче утром захватили тысячу фунтов.

КФ. Ух ты! (опираясь на колени руками)

Принц Генрих. Где же они, Джек? Где они?

КГ. А? (правая рука вперёд)

Фальстаф. Где они? Их отняли у нас: целая сотня напала на нас четверых. Я спасся чудом. Куртка у меня проколота в восьми местах, штаны — в четырех; щит мой пробит, меч иззубрен, как ручная пила. (КФ дублирует жесты Фальстафа, последний жест – шлёп по коленям, КГ отклоняется, облокотившись на колено).

Принц Генрих. Рассказывай, Фальстаф, как было дело.

Фальстаф. Мы вчетвером напали на дюжину…

Оля. Нет, их было шестнадцать, милорд.

Фальстаф. И связали их. Только начали мы делить добычу, тут подоспели и остальные.

Принц Генрих. Как? И вы сражались против всех?

Фальстаф. Против всех! Будь я пучком редиски, если я не сражался с пятьюдесятью. (КФ аплодирует).

Принц Генрих. Но, благодарение Богу, ты ни одного из них не убил?

Фальстаф. Погоди благодарить бога: двоих я искрошил, как капусту. Да, с двумя-то я наверняка покончил счеты — с двумя негодяями в клеенчатых плащах. Четверо молодцов в клеенчатых плащах как кинутся на меня...

Принц Генрих. Как — четверо? Ты только что сказал — двое.

Фальстаф. Четверо, Хел. Я сказал тебе, что четверо.

КФ. У-у-у-у (удары рапирой)

Фальстаф. Я, недолго думая, отразил щитом разом семь ударов.

Принц Генрих. Семь? Да ведь только что их было четверо?

КГ. Ну да!

Фальстаф. Семеро, клянусь рукоятью своего меча.

КФ. Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь (по коленям, последний – в ладоши).

Софья. Скоро их окажется еще больше.

Фальстаф (похлопав по плечу Генриха). Ты слушаешь меня, Хел?

Принц Генрих. Да, и мотаю себе на ус, Джек.

Фальстаф. Так и надо, об этом стоит послушать. Так вот, эти девять злодеев, как я тебе сказал...

Принц Генрих. Так, еще двое прибавилось?

КФ. М-ммммм-девять!

Фальстаф. ...как только сломались их клинки... то с них свалились штаны… и они начали отступать; но я стал преследовать их и в один миг покончил с семью из одиннадцати.

КГ+Генрих. Чудовищно!

Принц Генрих (делает небольшой круг и ставит ногу на стул) Из двух людей в клеенчатых плащах выросло одиннадцать!

Фальстаф (ставит ногу на стул с другой стороны). Ты рехнулся что ли? Ты рехнулся? Или правда перестала быть правдой.

Принц Генрих. Ладно, переведи дыхание и выслушай, что я тебе скажу. Мы видели, как вы вчетвером напали на четверых, связали их и завладели их добром. Затем мы вдвоем напали на вас четверых, в один миг заставили вас побросать добычу, захватили ее — да! — и можем показать ее вам хоть сейчас. А ты, Фальстаф, (КФ постепенно встаёт, отворачивается и делает шаг, собираясь уйти) унёс свое брюхо так проворно, с такой отменной прытью и так ревел, прося пощады, и удирал во все лопатки, как впору доброму бычку. Ну и подлец ты! Сам же иззубрил свой меч, а теперь говоришь, что он пострадал в бою. Посмотрим, какую хитрость, какую уловку, какую лазейку ты придумаешь, чтобы улизнуть от явного, как день, срама.

Фальстаф. Клянусь Богом, я сразу тебя распознал, как узнал бы родной отец. (КФ поворачивает обратно) Но послушайте, господа, как мог я посягнуть на жизнь наследника престола? Разве у меня поднялась бы рука на принца крови? Вспомни про инстинкт! Инстинкт — великое дело, и я инстинктивно стал трусом. Но, ей богу, молодцы, я рад, что деньги оказались у вас — давайте же веселиться! Не разыграть ли нам экспромтом какую-нибудь комедию? КФ хлопает.

Принц Генрих. Согласен: на тему о твоем бегстве. КГ хлопает.

Фальстаф. Довольно об этом, Хел, если только ты меня любишь.

Старый король
По имени Коль
Повеселиться любил.
Послал он за трубкой,
Послал он за кубком
И скрипачей пригласил.

Все этот стишок произносят, наступая на зрительный зал. Затем замерли. Бенедикт быстро пошел по сцене – и сразу все девочки толпой за ним и все вразнобой произносят первые строчки Беатриче. Финал «…на вас никто не обращает внимания!» - сливаются в единый дружный хор. Далее девочки (кроме Беатриче) замирают в виде статуй, а Беатриче и Бенедикт ведут диалог.

Беатриче. О господи! Он прилипчивее чумы, а кто им заразится, тот непременно сойдет с ума. Удивляюсь, как это вам охота все время болтать, синьор Бенедикт, когда на вас никто не обращает внимания.

Бенедикт. Как, милейшая Шпилька, вы еще живы?

Беатриче. Может ли Шпилька умереть, когда у нее есть такой удобный предмет для уколов, как синьор Бенедикт? Сама Любезность должна превратиться в Шпильку в вашем присутствии.

Бенедикт. Тогда Любезность станет оборотнем. Но одно верно: в меня влюблены все дамы, за исключением вас одной. А я, хоть и от всего сердца хотел бы, чтобы мое сердце не было таким жестоким, ни одной из них не люблю.

Беатриче. Какое счастье для женщин! Иначе им пришлось бы терпеть убийственного поклонника. Благодарю бога и мою холодную кровь за то, что в этом я похожа на вас: для меня приятнее слушать, как моя собака лает на ворон, чем как мужчина клянется мне в любви.

Бенедикт. Да укрепит небо вашу милость в подобных чувствах! Это избавит немало синьоров от царапин на физиономии.

Беатриче. Если физиономия вроде вашей, так от царапин хуже не станет.

Бенедикт. Ну, вам бы только попугаев обучать.

Беатриче. Птица моей выучки будет лучше, чем животное, похожее на вас.

Бенедикт. Хотел бы я, чтобы моя лошадь равнялась быстротой и неутомимостью с вашим язычком. Впрочем, продолжайте с богом; я кончил.

Девочки оживают и танцуют. Greensleeves в исполнении The Kings Singers. Их танец заканчивается тем, что они создают «живую изгородь» в парке. Появляется Бенедикт.

СЦЕНА 2. (Бенедикт, Леонато, Клавдио)

Бенедикт. Удивляюсь я: как это человек, видя, какими глупцами становятся другие от любви, издевается над этим пустым безумием — и вдруг сам становится предметом насмешек, влюбившись. Таков Клавдио. Помню я время, когда он не признавал другой музыки, кроме труб и барабанов, — а теперь он охотнее слушает тамбурин и флейту. Неужели и я могу так измениться, пока еще смотрят на мир мои глаза? Не знаю. Не думаю. Клятвы не дам, что любовь не превратит меня в устрицу. Но в одном клянусь смело: пока я еще не стал устрицей, подобным глупцом любовь меня не сделает. Пока я не встречу женщины, привлекательной во всех отношениях зараз, — ни одна не привлечет меня. Она должна быть богата — это обязательное условие; умна — или мне ее не надо; добродетельна — или я за нее не дам ни гроша; красива — иначе я и не взгляну на нее; кротка — иначе пусть и близко ко мне не подходит; знатна — иначе ни за какие деньги ее не возьму; она должна приятно разговаривать, быть хорошей музыкантшей, а волосы пусть будут такого цвета, как богу угодно. Вот и сеньор Леонато с мсье Купидоном! Спрячусь в беседке. (Прячется.)

Леонато. Ну что ж, хотите музыку послушать?

Леонато (тихо). Ты видел, где укрылся Бенедикт?

Музыка.

Бенедикт (в сторону, с издёвкой). Теперь последует божественная песня! И душа его воспарит!

Леонато. Честное слово, хорошая песня.

Бенедикт (в сторону). Если бы пес так выл, его бы повесили. По-моему, лучше ночного ворона слушать, какое бы несчастье он ни сулил.

Клавдио. Послушайте, сеньор Леонато, что это вы говорили сегодня? Будто ваша племянница Беатриче влюбилась в Бенедикта? (Тихо, Леонато) Подкрадывайтесь, подкрадывайтесь: дичь уже села. (Громко, к Леонато.) Вот уж не подумал бы никогда, что эта особа может в кого-нибудь влюбиться.

Леонато. Я тоже. А всего удивительнее, что она с ума сходит по Бенедикту, которого, судя по ее поведению, она всегда ненавидела.

Бенедикт (в сторону). Возможно ли? Так вот откуда ветер дует!

Леонато (продолжает). Она безумно любит его: это превосходит всякое воображение.

Клавдио. Может быть, она только притворяется?

Леонато. Бог мой! Притворяется! Да никогда притворная страсть так не походила на истинную, как у нее!

Леонато. Я тоже готов был поклясться в этом. Особенно по отношению к Бенедикту.

Бенедикт (в сторону) Я бы счел это за надувательство, если бы не его седая борода. Плутовство не может скрываться под такой почтенной внешностью.

Клавдио (тихо). Яд подействовал: подлейте еще. (громко) Что же, она открыла свои чувства Бенедикту?

Леонато. Нет. И клянется, что никогда этого не сделает: это-то ее и мучает.

Клавдио. Совершенно верно. Ваша дочь передавала, что она говорит: «Как же я, которая всегда относилась к нему с таким пренебрежением, и вдруг напишу ему, что люблю его?»

Леонато. И говорила это она, когда садилась за письмо к нему. Раз двадцать она вставала в одной рубашке и исписала целый лист с обеих сторон. Так дочь рассказывала.

Клавдио. Кстати, о листе бумаги: я вспомнил одну забавную мелочь, о которой рассказывала ваша дочь.

Леонато. Да-да! Когда она написала письмо и стала перечитывать, то вдруг заметила, что если письмо сложить, то имена «Бенедикт» и «Беатриче» ложатся вместе.

Клавдио. Вот-вот.

Леонато. Тогда она разорвала письмо в мелкие клочки и стала корить себя за нескромность — писать к тому, кто, как она знает, только посмеется над ней.

Клавдио. А потом падает на колени, стонет, рыдает, бьет себя в грудь, рвет на себе волосы, молится, проклинает: «О мой милый Бенедикт! Боже, пошли мне сил!»

Леонато. Действительно, она все это проделывает, — так говорит моя дочь. Страсть ею так владеет, что моя дочь боится — как бы она с отчаяния не сделала что-нибудь над собой. Истинная правда!

Клавдио. Надо, чтобы Бенедикт узнал об этом от кого-нибудь другого, раз уж она сама не хочет открыться ему.

Леонато. К чему? Он только бы высмеял это и измучил бедную девушку еще больше.

Клавдио. Если бы он так поступил, так его повесить мало! Она прелестная, милая девушка и, уж вне всяких сомнений, добродетельная.

Леонато. И необычайно умна при этом.

Клавдио. Умна во всем, если не считать того, что влюбилась в Бенедикта.

Леонато. Ах, Клавдио, когда рассудок и страсть борются в таком хрупком теле, можно поставить десять против одного, что победит страсть. Мне жаль ее, и я имею для этого достаточное основание, будучи ее дядей и опекуном.

Клавдио. Геро уверена, что Беатриче умрет. Она сама говорит, что умрет, если он ее не полюбит; и тут же добавляет, что скорей умрет, чем признается ему в любви; и еще — что если он посватается к ней, то она скорей умрет, чем отступится от своей обычной насмешливости.

Леонато. Она права. Если она признается ему в своей любви, очень возможно, что он станет над ней издеваться. Ведь вы знаете, какой он заносчивый человек.

Клавдио. Но красавец мужчина!

Леонато. Это правда, внешность у него счастливая.

Клавдио. Ей-богу, по-моему, он очень умен.

Леонато. Я считаю его очень храбрым человеком.

Клавдио. Настоящий Гектор, уверяю вас.

Но мне жаль вашу племянницу. Хотите, разыщем его и расскажем о ее любви?

Леонато. Нет, не говорите ему ничего: может быть, ее сердце само справится с этой страстью.

Клавдио. Невозможно: скорее оно перестанет биться. (тихо) Если после этого он в нее не влюбится, я перестану верить чему бы то ни было.

Леонато (тихо). Теперь надо расставить такие же сети и для нее. Этим пусть займутся моя дочь и ее камеристка. То-то будет потеха, когда каждый из них вообразит, что другой его обожает, а на самом деле — ничего подобного. Хотел бы я видеть эту сцену: славная получится пантомима!

Клавдио и Леонато уходят.

Бенедикт (выходит из беседки). Нет, это не может быть подстроено: разговор шел в самом серьезном тоне. Они узнали всю правду от Геро. По-видимому, они жалеют Беатриче. Кажется, страсть ее дошла до предела. Влюбилась в меня! За это надо вознаградить ее. Слышал я, как они обо мне судят: думают, что я зазнаюсь, если замечу ее любовь; по их словам, она скорей умрет, чем выдаст чем-нибудь свое чувство. Я никогда не собирался жениться; но не надо казаться гордым. Счастлив тот, кто, услышав о своих недостатках, может исправиться. Они говорят, что она красавица: это правда — могу сам засвидетельствовать; и добродетельна — и это так: ничего не могу возразить; и умна, если не считать того, что влюбилась в меня, — по чести, это не очень-то говорит в пользу ее ума, но и не доказывает ее глупости, потому что я готов в нее по уши влюбиться!

Бенедикт уходит. Девочки оживают и выстраиваются в хор, которым дирижирует Беатриче.

Сонет 145.

Я ненавижу, - вот слова,
Что с милых уст её на днях
Сорвались в гневе. Но едва
Она приметила мой страх, -
Как придержала язычок,
Который мне до этих пор
Шептал то ласку, то упрёк,
А не жестокий приговор.
«Я ненавижу», - присмирев,
Уста промолвили, а взгляд
Уже сменил на милость гнев,
И ночь с небес умчалась в ад.
«Я ненавижу», - но тотчас
Она добавила: «Не вас!»

Звучит песня Л. Ханиной «Нимфы» на мотив средневековой мелодии. Девочки поят и танцуют. С последними аккордами исчезают.

Много шума из ничего (сад Леонато).

В глубине сцены показывается Беатриче.

Подходят к беседке.

Беатриче выходит из беседки.

(Уходит.)

Финал.

Бенедикт. Прошу тебя, милая Маргарита, сослужи мне службу: помоги мне поговорить с Беатриче.

Маргарита. А вы напишете за это сонет в честь моей красоты?

Бенедикт. В таком высоком стиле, Маргарита, что ни один смертный не дотянется до него. Даю слово, ты вполне заслуживаешь этого.

Маргарита. Чтобы ни один смертный не дотянулся до меня? Неужели же мне век сидеть под лестницей?

Бенедикт. Остроумие у тебя что борзая: сразу хватает.

Маргарита. А ваше похоже на тупую рапиру: попадает, но не ранит.

Бенедикт. Остроумие, подобающее мужчине: не хочет ранить даму. Так прошу тебя, позови Беатриче: я побежден и отдаю тебе щит.

Маргарита. Отдавайте нам мечи, — щиты у нас свои найдутся.

Бенедикт. Если вы будете пускать в ход щиты, нам придется прибегнуть к пикам, а для девушек это небезопасно.

Маргарита. Так я сейчас позову к вам Беатриче. Полагаю, что ноги у нее есть. (Уходит.)

Входит Беатриче.

Бенедикт. Милая Беатриче, неужели ты пришла потому, что я позвал тебя?

Беатриче. Да, синьор, и уйду по вашему приказанию.

Бенедикт. О, оставайся до тех пор, пока…

Беатриче. Вы уже сказали «до тех пор»; так прощайте!

Бенедикт. Вы любите меня?

Беатриче. Не так чтоб очень.

Беатриче. Вы любите меня?

Бенедикт. Не так чтоб очень.

Бенедикт. Они клялись, что вы по мне иссохли.

Беатриче. Они клялись, что насмерть влюблены вы.

Бенедикт. Все вздор! Так вы не любите меня?

Беатриче. Нет — разве что как друга… в благодарность…

Леонато (выходя из укрытия). Брось! Поклянись: ты любишь Бенедикта.

Бенедикт. Вот чудеса! Наши руки свидетельствуют против наших сердец. Ладно, я беру тебя; но, клянусь дневным светом, беру тебя только из сострадания.

Беатриче: Я не решаюсь вам отказать; но, клянусь светом солнца, я уступаю только усиленным убеждениям, чтобы спасти вашу жизнь; ведь вы, говорят, дошли до чахотки.

Леонато. Ей одолжила дочь моя глаза.

Бенедикт. И я ей отвечаю нежным взглядом.

Леонато. В чем же дело?

Леонато. Согласен я.

Бенедикт. Давайте-ка потанцуем, пока мы еще не обвенчались: пусть у нас порезвятся сердца, а у наших невест — ноги.

Леонато. Танцевать будете после свадьбы!

Спектакль заканчивается веселым средневековым танцем-игрой со сменой пар.
Поклоны.

Действующие лица и исполнители:

В спектакле использована средневековая тема Greensleeves в исполнении The Kings Singers, Matt Wertz и Jethro Tull, а также песня Л. Ханиной «Нимфы» на мотив средневековой мелодии.

Руководитель Центра эстетического развития ЦДА им. Яблочкиной Анатолий Михайлович Данилов