К 80-летию Е.Д. Доги

«Пусть детство не покидает нас никогда!»

Собеседник главного редактора журнала «Искусство в школе» А.А. Мелик-Пашаева –
народный артист СССР, композитор Евгений Дмитриевич Дога.

А.М. Наш журнал адресован педагогам, воспитателям, родителям — всем, кто имеет дело с детьми, кто заботится и отвечает за их жизнь и развитие. И для нас очень важен вопрос о понимании и отношении к детству - не только к конкретному ребёнку, но именно к детству как таковому, как неповторимому времени жизни. Многие считают, что это какой-то предварительный и сравнительно простой период, некая подготовка: сперва к школе, потом «к жизни» - к «настоящей» жизни, в которой всё главное только и начнётся. Многие даже стараются форсировать взросление, поскорее научить ребёнка чему-то такому, что, как им кажется, позволит ему обогнать других в «жизненной гонке», стать «успешным», а, стало быть, и счастливым... А что Вы думаете о детстве, о его значении для всей дальнейшей судьбы ребёнка, для его мироощущения, для развития дарований? Что в повседневности детства, во взаимоотношениях, в учении может благоприятствовать или препятствовать развитию?

Е.Д. Детство является основной составляющей всего нашего существа, нашей субстанцией. В детстве происходит не только физическое становление человека, но и психологическое. С момента, когда человек перестает ощущать в себе детство, начинается отмирание. Детство - это весенние побеги, которые все время развиваются, тянутся к солнцу, цветут, желают дать плоды. И чем больше этого солнца и тепла, тем дольше растение будет зеленым, а то и навсегда таким останется и будет стремиться давать новые плоды. Ребенок все время открывает для себя мир, все время удивляется, все время радуется своим открытиям, и задача взрослого - поддерживать ребенка в этих открытиях, становиться как бы тоже ребенком и так же удивляться, радоваться и окунаться вместе с ним в ауру счастья. Да и счастье, как потом становится понятным, не имеет возраста.

«Что ты ведешь себя как ребенок?» - можно нередко услышать упреки взрослых. Так это же прекрасно, что в человеке сохранилась эта взрослая «детскость», что он радуется, что он незашоренно видит окружающий его мир, видит его добрым, извлекает из него дополнительную «энергетическую массу», которая укрепляет его физически и морально, очищает его организм от отрицательных элементов, которыми, кстати, заполнены сами эти «нравоучители». В ребенке еще с момента его зачатия закладывается программа, которая потом «вычитывается» на протяжении всей его жизни. Если тянет ребенка к чему-то, это не случайно, поддержите его в этом, не пытайтесь быть для него лекалом и мерить его по себе. Взрослому стоит понимать, что начала работать заложенная в ребенке «программа».

Нет, детство - это самый важный период в становлении полноценного человека! Пусть детство не покидает нас никогда. Я даже где-то сказал, что если бы мне случилось встретиться с Богом, я бы попросил его вернуть мне детство.

А.М. Вспоминаются ли Вам какие-то особо значимые события, впечатления, которые осознанно или неосознанно повлияли на Вашу будущую жизнь, творчество, самоощущение, профессию? Я не имею в виду события, непременно связанные именно с музыкой.

Е.Д. Мое детство прошло в предвоенное и военное время. Хотя ребенок вряд ли понимает, «что есть что» в его окружении, кроме мамы и папы. Я бегал, прыгал, куролесил, играл с ребятами в «наших» и «немцев».

Что мне не только помнится, но и до сих пор видится, это все время движущиеся мои родители, все время что-то делающие, работающие. Работа - это главный урок детства, который повлиял на мое формирование, который я с возрастом стал постепенно осознавать. Работа приводит в движение даже дремлющие где-то внутри человека клетки, среди которых может оказаться и одна «выскочка», что определит будущий путь становления и развития человека.

А.М. Такая музыкальная клетка-выскочка далеко не у каждого человека станет главной. Так можно ли и нужно ли приобщать к музыке, как и к другим искусствам, всех детей, когда профессионально заниматься ими заведомо будут немногие?

Е.Д. Мне думается, что нужно обращать внимание ребенка на красивые и добрые стороны окружающего мира, помогать самому как бы открывать эту красоту, без повелений и наставлений, которые мало что дадут. Ребенку захочется самому как-то повлиять на эту красоту: достать звезду с небес, или нарисовать ее, покружиться в образе балерины в пачке, постучать по клавишам фортепиано, взять молоточек и что-то там клепать. Важно, чтобы взрослый поддерживал малыша, одобрял увлечения и очень осторожно, незаметно для него, поправлял ребенка. Если ему захочется узнать, кто там играет в гармошке, пусть удостоверится, что там никого нет, но любопытство все равно его не покинет, и потом он узнает, что это - результат колебательного движения металлических пластинок.

Одаренный, чем бы он ни занимался, отнесется с интересом и захочет придумать что-то свое. Искусством заниматься всем не нужно, а вот понимать искусство желательно всем. Опять-таки прививать это понимание надо не заумными лекциями, которые позволяют себе некоторые «эстеты» из-за чего все чувствуют себя «неполноценными» - надо обустраивать наш быт так, чтобы все что видится, и все что слышится, нас радовало и облагораживало. Не хочет ребенок играть на каком-нибудь музыкальном инструменте - пускай не играет. Пусть лучше спокойно слушает, а сам проявит себя в чем-то другом.

А.М. И всё-таки - важно ли для полноценного приобщения к музыке (как и к другим искусствам), чтобы ребёнок в той или иной форме участвовал в её создании, а не только слушал?

Е.Д. Думаю, что это желание возникает в каждом ребенке. Человек, по своей сути, ищет самоутверждения. И вот после первых попыток придумать что-то свое, чего никто не видел и никто не слышал, появляется азарт и прилив новой энергии. Тогда мы замечаем будущего творца. И пусть то, что он придумал, уже давно взрослым известно, но для ребенка это - свое открытие. Пускай играет хаотично и не по правилам, пускай его нарисованная кошка похожа будет на черепаху. Пускай ищет, радуется своему творчеству. Ступень за ступенью, и ребенок придет к образу своей кошки, своей черепахи, да и играть будет не просто ритмично, но что-то свое, потому что его фантазия только начинает раскрываться, и диапазон ее безграничен.

А.А. Чем, с Вашей точки зрения,, общее музыкальное образование должно отличаться от профессионального, а в чём они совпадают?

Е.Д. Совпадают они в любви к музыке. Только для одних эта любовь связана с трудом, направленным на освоение технических навыков, благодаря которым ученик проникает вглубь источника, дающего ему удовлетворение, и получает возможность на него влиять, а то и управлять им. Профессиональный художник преподносит нам свой собственный мир ощущений и новых образов, наполненных его собственной энергией чувств. А в общем образовании никаких погружений не требуется, оно строится на каких-то уже известных формулах восприятия, поэтому одни выходят на сцену, а другие сидят в зале и аплодируют им.

А.М. Я не музыкант, но, насколько я представляю происходящее в общем образовании, существуют такие системы преподавания и музыки, и других искусств, которые не сводятся к «трансляции» тех или иных стереотипов восприятия.. Они воспитывают человека, способного к самостоятельной оценке. Кстати, возвращаясь к тому, о чем мы уже говорили, такой результат обычно достигается тогда, когда ребёнок получает некоторый опыт собственного творчества - тогда он лучше и самостоятельнее понимает и творцов искусства.

Но я обращу особое внимание наших читателей на то, что Вы сказали о технических навыках. Это очень важно помнить: в специальное образование приходят, главным образом, те, кто уже полюбил музыку, связывает с ней свое будущее и потому готов осваивать ее техническую сторону, Это для него не мёртвое бремя, а средство достижения желаемой цели. А ученику обычной школы музыка ещё не нужна, и первая задача - помочь полюбить её. (Припоминаю многозначный латинский афоризм: «Сначала любить, потом учить!») А если вместо этого мы заставляем ребёнка овладевать не нужной ему и трудной техникой, то, конечно. получаем эффект отторжения.

Но сейчас я хотел бы задать Вам довольно острый вопрос. Согласитесь ли Вы с тем, что словом «музыка» называют явления, очень разные не только по качеству, но и по психологическому воздействию, которое они оказывают? Что оно может быть даже разрушительным? Если да, то как с этим быть?

Е.Д. А как иначе назвать то чудовищное звучание, которое сопровождает массу современных фильмов, в основном построенных на убийствах и насилии? Когда в титрах пишут «музыка того-то» или «композитор такой-то», а звучит там даже не звуковой дизайн, а звуковой шум, который можно встретить и в некоторых телепередачах, когда он мешает воспринимать информацию? То же самое происходит в телефонах, когда ожидаешь по полчаса включения. И все это называется музыкой.

Куда уж там протиснуться классикам? О нас даже речи не может быть. На наши песни наложено эмбарго, и никого это не волнует. А это целые эпохи! Бедные профессиональные певцы! (Те, которые получили академическое образование, а не те, кто два дня на сцене и тоже называют себя певцами.) Они пытаются приспосабливаться и петь какие-то сложенные мотивчики с несуразными скачками вверх-вниз и под какие-то ритмы, не имеющие ничего общего с логикой.

Нужен контроль! Ничего не может существовать в этом мире «само по себе». У реки есть берега. А у общества не должно быть правил, норм поведения, ответственности?! Надо вернуться к аттестационным паспортам на право выхода на сцену, к аттестации на качество музыки профессиональными организациями и к ответственности тех, кто нарушает эстетические и профессиональные требования в эфире или в концертных выступлениях. «Шлюзами» надо управлять, а не оставлять их открытыми для прохождения нежелательных потоков. Контроль, но не цензура.

А.М. Вопрос, может быть, ещё более острый. Должен ли и может ли композитор (поэт, живописец, режиссёр.) считаться с тем, какое воздействие на людей окажет воплощение его замысла, чувствовать ответственность за него? Или это разновидность цензуры, которой не должно существовать ни в каком виде?

Е.Д. Вот и Вы пришли к слову «цензура», которое я только что произнес. Когда я пишу музыку, стараюсь представить перед собой слушателя и наблюдать за его поведением. Его не надо насиловать «сверхумностью», не надо ориентироваться только на себя. Слушателя надо уважать и считаться с ним. Не такая уж она «дура», эта публика, как иногда ее представляют. Я пытаюсь не обидеть сидящего в зале слушателя, не потерять его. Наряду с «острой пищей», желательно подать ему и какой-нибудь сладкий десерт, с вкусным ароматным кофе. После какой-нибудь кантаты или симфонической картины я включаю в репертуар то или иное известное, популярное мое произведение, из-за которого, может быть, многие и пришли на этот концерт. А главным цензором по отношению к своим работам должен быть сам автор.

А.М. Имеет ли значение уровень эстетического развития большинства людей в стране для будущего профессионального искусства? Если имеет, то как профессиональная «элита» могла бы участвовать в «эстетическом просвещении»?

Е.Д. Конечно, имеет. Мне часто приходится в этом убеждаться, когда я выступаю перед разной публикой. В одних случаях люди встают и аплодируют. В других же довольно спокойно слушают, а эмоций никаких. Даже когда дается им какая-нибудь самая популярная вещь. Думаю, что это результат не только эстетического воспитания как такового, но и общего уровня культуры общества.

Его, слушателя, отучили радоваться, замечать и ценить прекрасное в этом мире. И не только в концертном зале. Да и художественная «элита» часто приходит к своим потенциальным почитателям с позиций своей исключительности, превосходства и начинает упрекать бедного слушателя в незнании того, непонимании сего! Это унижает его, и в дальнейшем он будет избегать этой «серьезной» музыки или современной живописи. Уйдет. Слушателя надо уважать. Представьте себе, что этот «непонимающий», которого вы упрекнули, спросит вас, например, про виртуальные миры или про новейшие нанотехнологии?!

А.М. В школе нет преподавания экранных искусств, но в нашем журнале мы постоянно пишем о кинематографе, потому что он влияет на современных детей и подростков. Наверное, сильнее, чем другие искусства. Вы много и очень успешно писали для кино. Существует ли какая-то специфика сочинения музыки для кинофильма? Каково её (вероятно, не всегда «прямое») соотношение с тем, что происходит на экране?

Е.Д. Я высказываю только свое мнение. Музыка для кино пишется по тем же правилам, что и всякая другая. Только в более сжатых рамках. Кино - не только искусство, но и производство. Там существуют сроки этого производства, и нет времени ждать «вдохновения».

Нужен яркий запоминающийся мелодический мотив, который бы сопровождал всю картину. Нужно уложить материал в отведенные временные параметры, до секунды. Не загромождать звучанием видеоряд, за исключением тех сцен, где это необходимо. Не пытаться дополнять музыку шумами. Это дело других людей, участвующих в создании картины.

Как, собственно, не нужно и дублировать происходящее на экране. Музыка должна дополнять только ей присущими средствами те участки, где недостает эмоциональной силы и окраски другим ее «коллегам» по жанрам. Правда, случается, что музыка вбирает в себя всю нагрузку и выходит на первый план. Важно лишь, чтобы для зрителя это было убедительно. Музыка в кино должна быть самодостаточной и жить после экрана полноценной самостоятельной жизнью.

А.М. Может быть, в заключение Вы в свободной форме дадите какие-то советы учителям, родителям, детям, молодым музыкантам, или скажете о том, какую «весть» вкладываете в собственную музыку?

Е.Д. Главное условие для всякой деятельности человека, в каком бы он возрасте ни был, - быть влюбленным во все, что он делает, радоваться тому, что делают что-то хорошее другие, радоваться приходу каждого дня, первым шагам своих детей, первым скрипучим звукам начинающего скрипача и первой придуманной песенке вашего подопечного в детском садике.

Искусство должно присутствовать в жизни человека с самого раннего детства, становиться его естеством. Оно должно проникать в сознание человека вместе с первыми словами, которые он услышал и пытается повторить, первыми звуками колыбельной мамы, с лаской домашних животных и чириканием птиц.

Мой учитель никогда не давал мне наставлений. Он самим своим образом, своим отношением ко мне и к моей будущей профессии достигал того, что мне было интересно и хотелось играть так, как он. Он никогда не грозил мне чем-нибудь, если что- то было не то или не так. Я «пилил» виолончель и днем и ночью, чтобы назавтра показать учителю не только выученный урок, а освоенные непростые для меня способы игры на инструменте, найденные, или не совсем найденные какие-то исполнительские ступени, которые меня бы не тяготили, а доставляли удовлетворение. Я ходил на уроки по специальности с огромным удовольствием, невзирая на регулярные ежедневные занятия в 6 часов утра! А какой праздник для меня был, когда мой учитель позаботился, чтобы записали меня на радио!

Через два с половиной года я вышел из училища с концертом Сен-Санса для виолончели. Это что-то значит, если учесть, что за предыдущие полтора года прежний учитель даже водить смычком толком меня не научил.

Меня с детства учили уважать и слушаться старших. Я прекрасно понимал, что какой бы ни был учитель, даже плохой, или не совсем хороший, он на несколько голов выше меня. И важно, чтобы молодой музыкант не переставал ощущать себя учеником и не только упражнялся каждый день, но и понимал, что все, что он делает, недостаточно, хотя бы залы восторженно его принимали и пресса переполнялась эпитетами и метафорами.

Человек растет, и в нем многое меняется; это отражается и на его профессии: на том, что звучит под его смычком, что рождают движения кисти художника или ноты, написанные композитором. Музыкант должен обладать философским мышлением, которое тоже само собой не появляется. Но учитель не должен много говорить о философии (это сделали до него древние мыслители), он должен мыслить философски.

Надо ученику рассказать, что музыкальное произведение - это маленькие или большие истории, в которых каждая деталь, каждая запятая, и тем более каждый абзац, складывающий форму произведения в целом, должны быть осмыслены, поняты и услышаны. А то как только увидит исполнитель «шестнадцатые» - побежал! А композитор в каждую нотку больших или маленьких длительностей вкладывал определенную дозу чувств, смысла, энергии. Или повсеместно и в классической музыке, и в народной, морденты до безобразия играются как форшлаги. У меня масса такой музыки, в которой есть эти злополучные морденты. Так, к сожалению, играют и учат своих учеников некоторые педагоги. Ну заглянули бы хоть в учебник «Элементарной музыки»! Да и с длительностями нот тоже проблема, ибо их играют как в аптеке, тютелька в тютельку. А музыку надо не только играть, а исполнять, что не одно и то же.

Вот совсем недавно прекрасный педагог по фортепиано показал свою ученицу, исполнившую мое новое сочинение, очень драматичное, страстное, и в то же время достаточно образное. Идет постепенное накопление динамики, нарастание, доходящее до кульминации на двойном форте. Вот здесь учитель притормаживает свою подопечную и делает цезуру, зависание! Весь накопленный накал страстей погас, и замысел сочинения испорчен. Это как если бы вы хотели забить гвоздь, подняли молоток и зависли с ним в руке, вместо того чтобы всей его тяжестью и напряжением руки ударить по этому гвоздю.

Представьте себе, что во время нормальной ходьбы на какой-то момент одна нога повисает в воздухе, вместо того чтобы в ритме и вовремя стать на место. Карикатура получается. Это делают и некоторые дирижеры. Если вулкан накопил энергию, он взбухает. Настоящий артист подобен вулкану. Это самозарядное «устройство», которое вырабатывает энергию. Важно лишь эту энергию превратить в художественный образ, волнующий душу человека, приводящий в движение даже самые затаенные фибры души наших доверительных и любящих искусство почитателей.

А.М. Благодарю Вас, Евгений Дмитриевич, от имени наших читателей. Они ведь очень редко слышат голоса больших мастеров искусства, а не только коллег-педагогов и исследователей. Это для них важно не только потому, что художник-практик знает и может сказать что-то такое, чего другие не скажут. Очень важен сам факт внимания представителя большого профессионального искусства к проблематике детства и общего образования. Мне кажется, это оказывает моральную поддержку учителям художественных дисциплин, поддерживает их веру в значимость того, чему они посвящают жизнь. Веру, которую в существующих условиях не так-то легко сохранять.