Д.Кабалевский

«Метод наложения треугольников», или
О музыке, доступной и недоступной для детей

Музыка, доступная для детей – мы постоянно слышим, читаем и сами произносим эти слова. Но всегда ли мы их одинаково понимаем? Ведь уже в основе своей понятие доступности имеет два весьма различных значения: музыка, доступная для восприятия и музыка, доступная для исполнения. Надо ли говорить, какое огромное значение имеет это различие в условиях занятий музыкой в общеобразовательной школе. Уже в I классе диапазон этого различия простирается от фрагментов детской оперы М.Коваля "Волк и семеро козлят" – предела доступности для исполнения первоклассниками – до весьма не простой и вовсе не для детей предназначенной, но вполне доступной для их восприятия музыки балета С.Прокофьева "Золушка". В УII классе этот диапазон чрезвычайно возрастает – например, от песни А.Петрова "Я шагаю по Москве" до Девятой симфонии Д.Шостаковича (полностью, все пять частей) или от русской народной песни "Комара женить мы будем" до сцены смерти Бориса из оперы М.Мусоргского "Борис Годунов".

Критерии доступности музыки для исполнения детьми (в данном случае имеется в виду хоровое пение) определяются в общем достаточно ясно, поскольку они зависят в большой мере от объективных факторов физиологического характера, присущих данному возрасту. С критериями доступности музыки для восприятия дело обстоит сложнее, так как значительно возрастают и постепенно начинают играть главенствующую роль факторы психологического характера, особенности общего интеллектуального, эмоционального и специально-музыкального раз¬вития. Многое здесь зависит и от самих ребят, и от характера музыки, которую они осваивают, и, конечно, от учителей, то есть от того, кто прежде всего определяет, насколько широк или, наоборот, узок будет диапазон музыки, доступной для восприятия ребятами и для их исполнения. здесь, быть может неожиданно, но неизбежно встает вопрос о доступности музыки для учителя.

В одной из статей своего литературно-критического цикла "Симфонические этюды", посвящённого неповторимому своеобразию русского оперного и балетного искусства, Б.В.Асафьев (Игорь Глебов) сурово осуждает музыкантов-профессионалов, которые отвыкли судить о музыке непосредственно и непредвзято, выработав определённый штамп восприятия, и готовы чуть ли не отвергать любое новое произведение, если оно не соответствует этому штампу. 4Идёт ли речь о сонате или симфонии, в уме возникает абстрактная схема, она накладывается на слушаемую музыку, как треугольник на треугольник в доказательствах теорем – а между тем музыка течёт, несётся. Если схема совпала с течением музыки – хорошо всем становится (поняли музыку!), если не совпала – возникают споры (не о музыке, конечно, а о нарушенной схеме).

В сфере музыкального обучения – и профессионального, и массового, особенно на первых его ступенях, мы обычно видим многознающего, авторитетного учителя и пока ещё неопытных, совсем малознающих учеников. Но всегда ли мы замечаем, что в малознании и неопытности ребят зачастую таится их преимущество? Преимущество это заключается в отсутствии каких-либо предвзятых "схем-треугольников" – они просто не успели ещё сформироваться.

Ребята охотно принимают новую, ещё незнакомую им музыку за её собственные достоинства, как они их понимают, и отвергают также лишь за её собственные, по их разумению, недостатки. Конечно, понимание того, что такое в музыке "хорошо", а что такое "плохо", формируется постепенно, и учителю здесь принадлежит главная роль. Но тот бесспорный факт, что новая, в  том числе современная... музыка, слишком долго и слишком трудно завоевывала себе место в учебном репертуаре, в немалой степени был результатом того, что учителя считали эту музыку  чрезмерно сложной, необычной и потому якобы недоступной для детей. А дети, если всё же такая музыка входила в поле их учебной деятельности, принимали её с радостью, охотно слушали и исполняли. Она оказывалась вполне доступной для них, они слышали в ней окружавшую их жизнь и самих себя.

Что же привлекает детей и подростков в новой, незнакомой им, порой действительно сложной музыке? Яркость, жизненная содержательность  и          правдивость музыкальных образов. Услышат они такой образ, возбудит он их воображение – никакая новизна, необычность и сложность их не смутят – они её просто не заметят. Ну, а если не услышат, не почувствуют такой образ, простота и привычность лишь усугубят их равнодушие. Они могут выслушать и даже исполнить такую музыку, но учитель должен быть настороже – даже капля равнодушия может оттолкнуть ребят не только от того произведения, которое оказалось причиной этого равнодушия, но и отрицательно сказаться на их отношении к музыке вообще. Отрицательный результат в музыкальном воспитании учащихся может дать и чрезмерно завышенное представление об уровне доступности музыки на том или ином этапе их развития. Как всегда и во всём, любая крайность уводит от истинного пути. И всё же, думая о главном направлении этого пути, я вспоминаю слова выдающегося советского учёного и педагога М.П.Потёмкина, высказанные им более полувека тому назад: *Не насилуя детскую природу, учитывая её силы и возможности, мы должны неуклонно стремиться подвести подрастающие поколения к уровню современной художественной культуры. Сегодня на уроках музыки в общеобразовательной школе это стремление находит живой отклик у учащихся от первого до последнего класса.