«Моё послушание – свободное творчество»

А. Копировский, магистр богословия, кандидат педагогических наук, профессор Свято-Филаретовского православно-христианского института, г. Москва

«Моё послушание – свободное творчество»

Сестра Иоанна (Рейтлингер) – «иконный живописец»1

Как писать иконы сегодня? Вопрос этот непростой, и ответов на него много. Один из них, яркий и убедительный, сходный с тем, который нашли раннехристианские художники, дала Юлия Николаевна Рейтлингер (1898-1988), по происхождению - баронесса, по вероисповеданию - православная христианка, с 23 до 57 лет - эмигрантка, а с 37 лет до конца жизни - рясофорная монахиня Иоанна.

Начнём со времени её рождения - рубежа XIX и XX столетий.

Для России эту эпоху в области живописи можно назвать «эпохой большого взрыва»: Серов, Коровин, Врубель, Александр Бенуа, Головин, Бакст, Сомов, Гончарова, Ларионов - всех не перечислить! И, одновременно, - «явление народу» древней византийской и русской иконы, освобождённой от окладов и расчищенной от поздних записей или просто от грязи. Лучше многих своих современников увидел и воспринял иконопись замечательный русский религиозный философ князь Е.Н. Трубецкой. Для него икона была не только праздником для глаз, но и духовным, мистическим откровением, «умозрением в красках».

Как оказалось, мир древней иконы показывает человека и природу иными. Они достигли совершенства, но не в земном его понимании. Они не только очищены, но и преображены. Через образы Христа и святых (не только изображение, но и «образ» в духовно-художественном смысле этого слова) внутреннему взору того, кто смотрит на иконы, открывается Первообраз - Сам Творец «всего видимого и невидимого». Естественно поэтому, что древняя икона вызвала множество подражаний, стилизаций - более или менее удачных.

После революции 1917 года писать иконы в России стало невозможно, это делали только за её пределами, в среде эмиграции. В Париже было даже создано общество «Русская икона». Однажды в начале 1930-х годов на выставке этого общества рядом с иконами известных мастеров эмиграции (Д.С. Стеллецкого и др.) появилось несколько удивительно экспрессивных и по форме, и по цвету изображений. Сюжеты были знакомыми, иконописными, но их исполнение - более чем непривычным. Однако для некоторых посетителей рядом с этими изображениями все остальные вдруг утратили привлекательность. В книге отзывов есть впечатляющая запись:

«Мертвенная неподвижность, если бы не иконы РейтлингерI»1

Так молодая художница впервые «вышла в свет». Впрочем, не нужно думать, что она стала ниспровергательницей основ иконописи. Дадим слово выдающемуся искусствоведу русского зарубежья первой половины XX века Владимиру Вейдле. Он профессионально оценил её первую большую работу - стенную роспись храма св. Иоанна Воина в Медоне, под Парижем, в 1931 году. (Храмом стал перестроенный барак, для обшивки стен под роспись Юлия Рейтлингер купила предназначенную на слом фанеру.) Вот что написал о её росписях В. Вейдле:

«Они примыкают (к византийской и древнерусской традиции. Прим. авт.) свободно, стремясь её продолжить, а не повторить, в красочности, и в изобразительных приёмах, в письме отнюдь не отрекаются от того живописного зрения, вне которого нельзя себе представить современного искусства».2

Продолжить, а не повторить! При этом - современными художественными средствами. Какими же?

Существует несколько путей ико-нописания. Первый можно условно назвать «вычитанием». В соответствии с ним все приёмы формы и даже цвета, характерные для светской живописи, которая считается «чувственной», а не духовной, из иконы должны быть изгнаны. Второй - «сложение»: живопись «иконизируется» через включение в неё некоторых условных элементов, характерных для иконы. В результате рождаются полуиконы-полукартины конца XIX - начала XX века преподобного Серафима Саровского, святителя Феодосия Черниговского и т.п.

Но был и ещё один путь возрождения иконы, подобный духовно-художественному процессу первых веков христианства: «рождение» её из современной ей живописи. Художники второй половины XIX - начала XX века, шедшие таким путём - А.А. Иванов, В.М. Васнецов, М.В. Нестеров, М.А. Врубель - делали это противоречиво, двойственно и, в общем, не достигли цели. Успешнее продвигались в этом направлении иконописцы - бывший художник, ученик К. Сомова, монах Григорий Круг, его ученик Леонид Успенский. Самой последовательной (и самой успешной) оказалась здесь Юлия Рейт-лингер. Не случайно она назвала себя «иконным живописцем».

Попытаемся понять, что это значит.

Она, действительно, пыталась не повторить, а возродить иконопись, ища верного, непротиворечивого сочетания древней традиции и новизны, творчества. Как писал её духовный наставник, один из самых значительных православных богословов XX века Протоиерей Сергий Булгаков, задача иконописца, даже если он просто копирует древнюю икону - нахождение современными средствами и современным сознанием однажды найденного мастером3.

И тогда не только творчески написанная новая икона, но и копия древней становится плодом проявления творческой свободы.

Понятно, что такое сочетание не должно быть механическим. Немного древнего, немного нового - это эклектика, или, как иронически писал о таких вещах великий Александр Иванов, «образ-центавр». Юлия Николаевна же хотела, чтобы в её иконах сохранился дух древности, но живопись была новой. Иконописный канон (набор писаных и неписаных правил создания икон), безусловно, остаётся в основе, поскольку, она пишет более всего для церкви, для храмов. Но основа её творчества - вдохновение. Канон и вдохновение! Это даже не «конь и трепетная лань»... Могут ли они сочетаться? Если да - как? Ответ на этот вопрос - в словах, написанных ею в конце жизни, но внутренне сформулированных перед принятием в 1935 году монашеского пострига:

«Монастырь? - Нет. Моё послушание - свободное творчество»4.

Это значит, что она исходит в творчестве из того, что для неё, как художника (а «художницей» её дразнили ещё в петербургской гимназии), естественно. Если пользоваться аналогией с изучением иностранного языка, то иконопись была для неё иностранным языком. Она его изучила и «говорила» на нём свободно. А живопись - её родной язык, на котором она не только «говорит», но и «думает». Однако писать она хочет именно иконы. Поэтому вначале Юлия Рейтлингер берёт уроки у иконописца старообрядческой выучки и затем, больше 10 лет, посещает мастерскую Мориса Дени, известного французского художника-постимпрессиониста. И лишь научившись тому и другому, переходит к новой, «иконной» живописи. Эта живопись должна быть, прежде всего, живой, творческой. А канон в ней должен ощущаться не только и не столько с точки зрения иконописного подлинника, но как внутренний духовный строй, связанный с личной молитвой, богослужением, подвижничеством. Как писал прот. Сергий Бугаков,

«Икона должна быть не пуста. В ней должен быть отразившийся луч Божества»5.

Возможность стилизации преодолевается таким подходом в принципе. Посмотрим, что у неё получалось.

Богоматерь «Умиление».

Обычно под словом «Умиление» понимается изображение Богоматери с Младенцем, когда Она прижимается щекой к Его щеке - наподобие знаменитой иконы «Богоматерь Владимирская». Но существует и «Умиление» западноевропейского происхождения - Богоматерь без Младенца, со склонённой головой и молитвенно сжатыми перед грудью руками. Перед такой иконой - по-западному объёмной, «живоподобной» - молился в своей келье преподобный Серафим Саровский. Сестра Иоанна переводит западноевропейский образ как бы назад, вглубь, в традицию древнерусской иконы. «Живоподобие» - припухлость лика, игра светотени, элементы натурализма, благодаря которым слово «умиление» связывается скорее с сентиментальной размягчённостью чувств, уходит. В лике появляется высокая одухотворённость, кротость и строгость всеведения, соединённая с печалью.

Жанна д’Арк.

Вы легко прочитаете название этой иконы в её верхней части, хотя оно написано по-французски. Да, перед вами - знаменитая Жанна д’Арк, дева-воительница, освободившая Францию от оккупантов, а затем сожжённая своими же соотечественниками по обвинению в колдовстве. Почти через 500 лет, в 1920 году, её причислили к лику святых. Сестра Иоанна получила своё монашеское имя в честь святого Иоанна Крестителя. «Жанна» и «Иоанна» - одно и то же имя, может быть, здесь есть и какой-то личный момент.

Самое удивительное в том, что по внешним характеристикам образок похож на маленькие русские иконы народной традиции, распространённые в конце XIX - начале XX века. Очень простое, «умилительное» письмо, здесь много от лубка. Это не случайно. Потому что возрождать оборванную иконописную традицию можно, только объяв её всю, а не сосредоточившись лишь на самых высоких, рафинированных образцах. Невероятная свобода, с которой написаны доспехи Жанны, стадо овец и церковь на дальнем берегу реки, лёгкость кисти, обобщённость фактуры, могут вначале испугать сходством с живописью начала XX века. Но именно эти признаки показывают, что здесь не повторение, а продолжение традиции.

Благовестие ангела пастухам — Рождество Христово.

В традиционной иконографии Рождества Хри­стова сестрой Иоанной сделаны принципиальные перемены. Богоматерь с Младенцем из централь­ного места в композиции перемещаются в левый нижний угол и предельно уменьшаются в разме­рах. Волхвы, идущие по склону горы чуть выше, под указывающей им путь звездой, и пастухи среди стада овечек (как будто перешедших сюда с иконы Жанны д’Арк), становятся своеобразным пьедесталом для фигуры благовествующего ангела, который стремительно низвергается с небес. земля изображается как бы с его точки зрения, почти из космоса. Ангел, в определённом смысле, упо­доблен этой звезде, что соответствует некоторым святоотеческим толкованиям её значения в сцене Рождества. Но главное в иконе то, что её смысл раскрывается, прежде всего, в связи с его фигурой. Чрезвычайно важно, что ангел здесь совершенно прозрачен, он обрисован лишь лёгким контуром. Он, действительно, "дух, посылаемый на служение для тех, кто имеет наследовать спасение" (Евр. По­слание ап.Павла к евреям, 1:14), а не прекрасный юноша в привычных развевающихся одеждах. Ря­дом с ним невозможно поставить не только ангелов эпохи барокко с их пухлыми щёчками и пышными телесами, но даже ангелов эпохи Рублёва и Дио­нисия. В традиционной православной иконописи ничего подобного нет. Такую манеру письма можно найти лишь в акварельных "библейских" эскизах Александра Иванова, который писал их как набро­ски к будущим работам. Но у сестры Иоанны это не наброски, а попытка найти и выразить те духовные качества, которые невозможно передать в старой традиции. Мы присутствуем при рождении не толь­ко новой иконографии, но самой новой иконописи, к которой так стремился А.Иванов ("Я живописец, готовящийся создать новый иконный род").

Христос спасает утопающего

Петра — Хождение по водам.

В традиционной иконописи такой иконографии нет. Есть композиция "Хож­дение по водам" у И.К.Айвазовского, но у него на переднем плане – апостолы в лодке, а фигура Христа едва проступает в дымке сзади. Однако существует очень близкий по иконографии широко извест­ный акварельный эскиз на этот сюжет Александра Иванова – лучший из его эскизов. На нём Христос и Пётр изобра­жены на фоне даже не морской, а косми­ческой стихии, фигура сомневающегося Петра написана тонкой прерывающейся белой линией. Таким образом, он в прямом смысле уподоблен художником "морской волне", ветром развеваемой (Иак. 1:б), что и является в тексте послания апостола Иакова образом сомнения. У сестры Иоанны, наоборот, всё достаточно плотно, ярко, крепко. Христос стоит на воде уверенно и твёрдо. Пётр же, погружающийся в воду, уходит в неё как в трясину. И Христос его буквально вытягивает оттуда. Основой для этой иконографии послужила икона "Воскресение" – Сошествие во ад, где Христос так же выводит из адской пасти Адама. В некоторых иконах – и византийских и русских – Христос берёт Адама за руку, часто – за кисть, и тянет её вверх. И здесь рука Христа держит Петра за кисть, а сам Пётр напоминает Адама, находящегося "во тьме и тени смертной". При этом левая рука Петра поднята традиционном иконописном жесте молитвы, что усиливает его сходство с Адамом в традиционной иконографии.

Сотворение животных и птиц.

И наконец, фрагмент росписи маленькой право­славной часовни св. Василия Великого в Лондоне, которую она сделала в 1945–1947 годах – вершина творчества сестры Иоанны. Бог-Творец, в образе Сына Божия Иисуса Христа, стоя одной ногой на воде, другой на земле, благословляющим жестом, то есть Своим словом, вызывает из них живых существ.

И сказал Бог: да произведёт вода пресмыкаю­щихся, душу живую; и птицы да полетят над зем­лею, ...да произведёт земля душу живую по роду её, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так (Быт 1:20,24).

здесь та же лёгкость и свобода письма, но о сходстве с примитивами говорить не приходится: налицо изящество контуров, не менее изысканное построение композиции крест-накрест. Сюжет, имеющий прямые аналоги в некоторых средневеко­вых мозаиках и фресках, и в то же время – ошелом­ляюще новый. Кроме того, невозможно не обратить внимания на фигурки животных: большие звери здесь совсем ещё "дети"...

В 1955 году сестра Иоанна вернулась в СССР. Но поселиться ей разрешили не в Петербурге, который она покинула в 1918 году, а в Ташкенте, под предлогом, что он не пострадал от войны. Там, ненадолго отлучаясь в Москву, она прожила ещё 33 года. Первое время, до пенсии, зарабатывала на жизнь ручной росписью платков. Вела обширную переписку, в том числе с оказавшим ей большую духовную помощь священником Александром Менем. Всё свободное время она по-прежнему от­давала иконописи.

В последние несколько лет жизни к глухоте, кото­рой она страдала с юности, прибавилась частичная, а затем и полная слепота. Умерла в 1988 году, когда страна праздновала 1000-летие принятия христиан­ства на Руси.

Через 12 лет после её кончины выставка работ сестры Иоанны (Рейтлингер) с большим успехом прошла в Москве, в Музее древнерусского искус­ства имени Андрея Рублёва.

В чём же главная особенность её творчества? В том, что сестра Иоанна пошла не путём художе­ственной реконструкции древних икон, не путём их вдохновенной стилизации, не путём отказа от традиции ради самовыражения. Она попыталась возродить иконопись, найдя сочетание между древ­ ней традицией и свободным творчеством. Такое со­четание не может быть механическим. Для сестры Иоанны постановка вопроса была принципиально иной: не сочетание древнего и нового, в какой бы то ни было "пропорции", – это всегда эклектич­но, а сохранение духа древности, живопись же должна быть новой. Иконописный канон при этом сохраняется в качестве духовной основы. Вторым же основанием творчества должно быть свободное художественное начало – вдохновение.

Когда в первый раз знакомишься с работами сестры Иоанны, впечатление может быть шоки­рующим. Но это впечатление преходящее. Отсут­ствуют некоторые знакомые иконографические признаки, нет тонких и чётких контуров фигур. зато есть непривычная густота, насыщенность в наложении красок, экспрессивные мазки, вообще, очевидна особая активность живописной стихии. Но это говорит не о попытке "ревизовать" тради­ционную духовно-художественную иконописную систему, а о стремлении дать ей новую жизнь через включение в неё основных достижений живописи современной с их последующим преображением. Творчество сестры Иоанны может, в определённом смысле, служить поводом для серьёзных размыш­лений о том, как преодолевать тупики и ложные пути в современной иконописи.

Иллюстрации к статье помещены на 1–4 страницах обложки.

1 Умное небо: Переписка протоиерея Александра Меня с монахиней Иоанной (Ю.Н.Рейтлингер). М.: Фонд имени Александра Меня, 2002. С.479.

2 Художественное наследие сестры Иоанны (Ю.Н.Рейтлйнгер): Альбом. Москва-Париж: Русский путь-YMCA-Press, 2006. С.14.

3 Булгаков С ., прот. Икона и иконопочитание. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье-Русский путь, 1996. С.92.  

4 Умное небо... С.479.

5 Булгаков С . , прот. Икона и иконопочитание. С.90.

Искусство в школе: 
2015
№5.
С. 54-58.

Оставить комментарий

Image CAPTCHA
Enter the characters shown in the image.