Артур Шнабель (1882–1951) – один из выдающийся пианистов ХХ века, композитор, педагог, мыслитель и теоретик искусства. Особенно прославился интерпретацией произведений Бетховена; был первым, кто записал все его сонаты. Многократно гастролировал в России и в СССР.

Ниже приводится фрагмент из книги: А.Шнабель. «Ты никогда не будешь пианистом!». М.,2002.

Когда мне было восемь лет, он (Альберт Гутман, владелец магазина музыкальных инструментов в Вене – ред.) устроил для меня частный концерт, чтобы возбудить интерес к моему таланту. Концерт состоялся в маленьком помещении, примыкавшем к торговому залу магазина. Я играл ре-минорный концерт Моцарта, до сих пор считающийся произведением, предназначенным главным образом для детей, – традиционные заблуждения подобного рода удивительно живучи. Моё выступление, должно быть, имело успех. Оно обеспечило мне дальнейшую возможность получать постоянную поддержку, достаточную не только для покрытия моих расходов, но и расходов моей семьи.

Мои любимые родители были честолюбивы, но не алчны, поэтому я избежал судьбы эксплуатируемого вундеркинда. После этого полупубличного выступления я не появлялся на сцене до четырнадцати лет. Тогда, конечно, меня сочли уже достаточно взрослым музыкантом.

Я отчётливо помню двух других венских кандидатов на мировую славу, девочку и мальчика. Они были моими сверстниками, но, в отличие от меня, их демонстрировали как вундеркиндов. Оба они вышли из среды, подобной моей. Им делали большую рекламу, у меня же её вообще не было.

До сегодняшнего дня я сохраняю некоторую осторожность в отношении рекламы. Не знаю почему, но я испытываю к ней отвращение и чувствовал это уже в семь лет. Эти дети часто играли при императорском дворе. Я – никогда, что, конечно, очень огорчало мою маму. В газетах часто можно было прочесть, как то один, то другой из моих юных коллег играл для императора, для эрцгерцога. Я же ни для кого не играл.

Я помню, как однажды друг нашей семьи поддразнивал меня: «Ну, а что же ты? Слыхал, что Польди Шпильман опять играла перед коронованными особами, а Илона Эйбеншютц сочинила польку, посвятила её эрцгерцогу такому-то, и полька эта выставлена на витрине у Гутмана? А твоего имени там нет».

По позднейшему рассказу мамы, я отвечал на это: «А что император понимает в музыке?» Возможно, я так и выразился. Но, надо признать, у моей мамы было богатое воображение.

* * *

Заметим: автор этих воспоминаний стал музыкантом мирового уровня, а злополучные чудо-дети, которым рукоплескали императоры и эрцгерцоги, едва повзрослев, вдруг канули в безвестность. Скорее всего, это стало, надолго или навсегда, тяжёлой психологической травмой для ни в чём не повинных детей.

Рассказ Артура Шнабеля заставил вспомнить эпизод на открытом уроке по вокалу, который проводил в Московской консерватории выдающийся певец и педагог Н.Д.Андгуладзе. Когда занятия со студентами подошли к концу, одна суперэнергичная мама настояла, чтобы он прослушал её мальчика, с успехом поющего в престижных залах мира. Сдерживая горечь от услышанного и, может быть, выигрывая время для ответа, Н.Андгуладзе стал задавать мальчику вопросы о том, где, что и когда он пел до этого. В числе прочего, мальчик назвал – не более и не менее – Карнеги-холл.

– А для кого ты пел в Карнеги-холле?

– Для сенаторов.

– Никогда не пой для сенаторов! Они ничего не понимают в пении!

Затем последовали советы и запреты, адресованные матери «эксплуатируемого вундеркинда», к которым она, скорее всего, не прислушалась. С тех пор прошло немало лет. Можно лишь предполагать, как сложилась вокальная судьба не лишённого способностей, но раньше времени «раскрученного» маленького певца.