Истории о дополнительном образовании

История первая. «Горнисты и барабанщики».

Все эти Дома детского творчества (ДДТ), Детско-­юношеские центры (ДЮЦ) и прочие места детской послеурочной нагрузки мы часть называем по-старому: Дом пионеров.

"Что-что? МГДДиЮТ? Что это? Ах, Дворец пионеров на Воробьёвых Горах? Так и говорите"!

Так вот... Когда я пришла в Дом пионеров нани­маться на работу перед самым декретным отпуском, там директором была Нина Васильевна Шибина. Внимательно поглядев на меня, оценив мой пред­последний курс пединститута и свободного покроя наряд, она сказала: "Пишите заявление. Будем ра­ботать". "Будем работать" в её понимании означало: не считать рабочего времени (сколько нужно, столько работаем), все что есть – детям, все равны, деньги – зло (всё для детей бесплатно, "если вам нужно что-то купить, возьмите у меня, вот кошелёк"). С детьми – в походы, поездки в другие города, в музеи, их нужно развивать, подбирать с улицы, в подъездах и на свалках, нужно их учить, читать им вслух; опять же концерты, конкурсы, наглядная агитация, пусть поют, встречаются с партизанами-ветеранами, рису­ют стенды, делают "своими руками".

Узнаете портрет? Конечно, туда же, в тот же ко­тел, – Школа пионерского (комсомольского) акти­ва, собрания и разносы, категоричность суждений, пионерская клятва, будёновка, "с чего начинается Родина", горнисты и барабанщики.

Приходила на работу первая, уходила послед­няя. Частенько ночевала в своём кабинете. Какой смысл уходить? Жила одна, семьи не было, своих детей не было. Своими руками красила, белила, отмывала стены, таскала столы, стулья, лазила на стремянки. Родители и другие гости, заходя в кабинет и видя перед собой нянечку в косынке и линялом халате, со шваброй или тряпкой в руках:

- Простите, где можно увидеть директора?

- заходите, заходите, я директор. Сейчас только руки вымою...

Поддерживала абсолютно во всем тех, кто что-то делал бескорыстно или заполночь, как она сама.

Вечер. Мы с папой клеим в кабинете обои. Вле­тает: 4Так, труженики мои! Немедленно ужинать! Принесла вам кефир и булки. Никаких возраже­ний!

Кого-то вечно куда-то "устраивала", клала в больницы, чьих-то детей определяла на учёбу, "пробивала" кому-то помещения и ставки "на благое дело"; своих подопечных никому в обиду не давала, лучше убивала сама. Кабинет всегда открыт настежь – никаких кордонов и секретарей. Из кабинета иногда слышны бурные обсуждения, чьи-то недовольные голоса.

Все кричат. Кого убивают? И вдруг сразу же, почти без перехода: "Ну что, товарищи? У меня есть прекрасный торт, Мишка Бакунин принёс, помните выпуск пять лет тому назад? Двоечник, прекрасный парень! Пошли пить чай"?

Признаться, я была уверена, что Нина Васильев­на моего преддекретного вида не заметила, потому и взяла на работу.

Через два месяца пришлось "расколоться" и уйти на полтора года в отпуск – рожать и закан­чивать институт. Вышла из декрета. Первое время искала, с кем бы оставить Алёшку. Хорошо ещё, что лето, каникулы.

Звонок по телефону:

- Ольга Викторовна, вы сегодня придёте на работу? Очень много дел, вы нужны.

- Нина Васильевна, Алёшку не с кем оставить. Он сейчас должен спать! Не знаю, что делать!

- Почему не знаете? Приходите, уложим!

- Где?!

- У меня в кабинете. Я всё равно сижу с доку­ментами. Я присмотрю.

Прихожу. В кабинете у Нины Васильевны сдви­нуты два кресла, устроена "кроватка" с бортиками, застелена белоснежной простыней, мягкая игру­шечная свинка сидит на подушке.

- Идите, спокойно работайте. Алёшка, оста­нешься со мной?

Алёшка остался.

Никогда ничего не просила для себя, не имела, не хотела. Жила работой. Всегда помнила все наши дни рождения, звонила с самого утра: поздравляла меня, двадцатилетнюю, всегда по имени-отчеству:

"Ольга Викторовна, примите горячие поздравле­ния! Творческих успехов"!

При директорстве Нины Васильевны всё имело "коммунальный" характер, иначе и быть не мог­ло – всё делилось поровну, на всех, от каждого по способности, каждому по труду. Дом пионеров был похож на старый клуб или на старую школу (здание-то послевоенное). Ремонт кое-какой дела­ли своими руками, подставляли таз под протекаю­щую крышу, и в актовом зале звучало мелодичное: "кап, кап...", а потом кто-то из мужчин лез на крышу и латал.

Старый-старый паркет, старые костюмы в костюмерной. Мы жили так годами. Вокруг об­становка менялась, жизнь шла вперёд; наш "ком­мунистический колхоз" начал надоедать, пошли разговоры про "новые формы", коммерцию, плат­ные мероприятия, занятия и т.д.

Нина Васильевна обрушивалась на несчастных, рискнувших высказаться в духе "нового времени", со всей корчагинско-революционной мощью:

– Здесь Не Будет Денег! Никогда! Дети НИКОГ­ДА НИЧЕГО платить не будут! И если вы смеете говорить об этом – вы не педагог! и т.д.

Мы понимали, что Нина Васильевна никогда не пойдёт новым, "гибким" курсом. Она была прямая, как корчагинский рельс. Лето всегда проводила в лагерях, возила детей с юности. Жили в лагере полноценной пионерской жизнью – линейки, стен­ды, костры, сборы, кружки, простая еда, по траве босиком, "рапорт сдал – рапорт принял. Вольно". Дети и молодые ребята, вожатые, ездили охотно – было интересно! Я не ездила ни разу.

По тому, как вспоминали лагерь осенью, смея­лись, делились впечатлениями, было ясно, что у этих летних смен была какая-то своя, не навязан­ная "руководящим штабом" настоящая детская жизнь. "Васёк Трубачёв и его товарищи", "Тимур и его команда", "Горнисты и барабанщики".

Нина Васильевна, как вы понимаете, никогда не болела – такие люди не болеют. Не лежат. То есть она болела, даже "Скорую" ей на работу вы­зывали, но ни в какую больницу она категорически не ложилась. Без неё корабль неминуемо должен был пойти на дно.

Потом заболела очень серьезно – почки... Тут уж стало так плохо, что никто её не спрашивал, увезли в больницу, стали делать через день диа­лиз, но Нина Васильевна в свободные между этими изнурительными диализами дни, очень худая, со­вершенно больная, была с утра на работе. Весёлая! Улыбается! Выглядит очень плохо. запрещает жа­леть, сочувствовать, помогать, приезжать в боль­ницу. Приезжаешь, например, с фруктами к ней в больницу, как полагается. "Зачем вы приехали? У вас что, нет других дел? Семьи, ребёнка? зачем всё это привезли? Мне ничего не надо. Всё есть. Съешьте творожок и мандарины, вы с работы. И немедленно уезжайте домой".

Когда Нина Васильевна умерла, наши коллеги старшего поколения, что дружили с ней ещё с юности, поехали к Нине Васильевне домой помо­гать сестре справляться с похоронными тяготами. Они увидели несколько стендов с фотографиями от пионерского детства Нины Васильевны до современности; фотографии её учеников в лагере, мальчишек и девчонок в пилотках и галстуках; вот они сидят у костра, вот – на линейке, вот они же во взрослой жизни, уже тёти и дяди в пиджаках и галстуках весело где-то что-то празднуют. Среди них – смеющаяся Нина Васильевна.

На стуле были аккуратно сложены все вещи, которые могли понадобиться для похорон. Рядом и записка: (привожу суть, не дословно): "Дорогие друзья. Я знаю, как хлопотны все эти приготов­ления. Поэтому сделала заранее все эти стенды, чтобы вы не мучились, не искали фото. Тут всё есть – от юности до наших дней, ретроспективно. В записной книжке отметила телефоны тех, кого вы будете приглашать на похороны, чтобы вам не искать. Платье и всё необходимое – на стуле. Всего доброго, будьте здоровы! Ваша Н.В."

Поминки устраивали в Доме творчества. Мы плакали и резали салаты, делали бесконечные бу­терброды, а люди шли и шли. Сидели чиновники в дорогих костюмах и дорогих часах, выпивали... Что их-то сюда принесло, в наш бедный Дом?

Вдруг один из них встает с рюмкой в руках и прямо видно – плачет: "Я тот самый... неблагопо­лучный парень. Сидели в подворотне. Она меня из такого дерьма вытащила... Я уже пил, на наркоте сидел, всё прошёл. Она меня заставила всё бросить, лечила, кормила, выучила. Годами "тянула", пока я в институт не поступил. Она мне была как мать, у меня никого ближе не было... Теперь её нет... Это же несправедливо, что её нет!.."

Вот тебе и чиновник в пиджаке.

Таких "вытащенных из подвалов" было много! 3а эти несколько дней, что шли и шли поминки, мы наслушались всяких историй от людей, на вид вполне респектабельных и благополучных.

И стало ясно: она СПАСАЛА. По-настоящему, ничего не жалея – ни времени, ни сил, ни собствен­ных денег.

Да когда же она все это успевала – подбирать детей с улицы, "тащить" их наверх, "в люди", заряжать оптимизмом, учить, лечить, руководить "Домом" (а ведь и кипы документов оформляла, отчёты писала – вечно стол был завален этой маку­латурой!), и о днях рождения помнила. Когда она успевала обо всех нас помнить, наших учеников поздравлять с победами на конкурсах, дарить шо­коладные медальки!

Многие героические эпизоды, о которых расска­зывали нам наши доверчивые родители, верящие до последнего, что все зверства и ужасы советской действительности были "перекосами" и "переги­бами", а "чистые руки, горячие сердца" должны были делать революцию и руководить "поездом в коммунизм" – многие романтические страницы нашей истории оказались ложью, пропагандой для "молодого племени" в пионерских галстуках. Например, когда я была маленькой, папа мне рас­сказывал известную легенду про наркома питания, упавшего в голодный обморок на каком-то пра­вительственном совещании. "Ты понимаешь, это был честнейший человек! Он мог взять что угодно! Он мог съесть всё, что хотел, – пожалуйста! А он голодал вместе со всей страной. Это был коммунист ленинского типа"!

Мой папа, сам "коммунист ленинского типа", запрещавший мне в общественном транспорте от­кусить от яблока ("вдруг человек напротив голо­ден, а ты тут сидишь и жрёшь!"), заставлявший все подаренные мне в день рождения конфеты и шоколадки тут же, немедленно, раздавать гостям ("не будь крохобором, к тебе пришли люди!"), мой папа чем-то был очень похож на Нину Васильевну.

На их крики и ругань я не обижалась. Голосом папы "кричала" Одесса, голосом Нины Васильевны – пионерская непримиримая честность и самоот­верженность.

Только не из "советской легенды", а самая на­стоящая, человеческая.

Отец Александр Мень как-то сказал, что книга "Тимур и его команда" нам всем, "как веткой в глаз", потому что в ней – настоящая действенная помощь человека человеку, настоящее действующее христианство.

Нины Васильевны катастрофически не хватает. Она ушла, когда жизнь менялась, на переходном этапе от "бесплатного к платному", от социализма к коммерции, ушла, не увидев лжи и неравенства в первом и буржуазной пользы во втором.

Потому что она жила в своем мире – в том мире, где все делится поровну, раздаётся до копейки, где ты нужен, где к тебе бегут на выручку, где один за всех и все за одного, где действует принцип: "Сам погибай, а товарища выручай", где стоят перед лицом Высшей Справедливости Горнисты и Бара­банщики.

История вторая. «Мы все учились понемногу...»

Когда я училась в 9-й школе, мы тоже занима­лись дополнительно, после уроков. Я уже рассказы­вала о Школьном полифоническом театре (ШПТ), которым руководил наш режиссёр и учитель лите­ратуры Юлий Анатольевич Халфин, но ведь кроме театра были и другие кружки!

Изостудию "Гвоздичка" вёл Вячеслав Иванович Жабинский; он преподавал ИЗО и черчение, а после уроков заставлял нас накладывать тени, срисовы­вать бесконечные гипсовые орнаменты, висящие по стенам в кабинете, "писать" натюрморты и даже делать в мастерской гравюры. Мы резали по черному линолеуму, потом печатали оттиски на станке. Нам было интересно. Сколько человек было в группе? Когда как... Когда трое, когда и десяток наберётся... Все заняты, у всех дела – английский, "музыкалки", спорт, театр, наконец. Но и рисова­ние бросать не хотелось, коль уж сам Вячеслав Ива­нович (заслуженный художник, выставлявшийся!) нас не выгонял, а терпел и учил. Мы малевали как могли, кто-то даже талантливо (потом поступали в Художественное училище), нас никто по головам не пересчитывал, никто не засекал, сколько времени мы занимаемся, не сравнивал эти данные с САНПИ­Ном. РОНО от администрации этого не требовало.

Были ли у нас перерывы каждые 45 минут с обязательным выходом из класса в коридор? Вы это серьёзно? Мы же не сумасшедшие! Сидим, ра­ботаем, заняты!

Рисунок, живопись, печать оттисков, тень, свет, нажим карандаша, акварели с полутонами... Какой перерыв?

Уходили ли мы строго через два часа. И приходи­ла ли на наше место новая группа? Конечно, нет! Что успеешь за 2 часа? Но если спешили куда-то, если Вячеслав Иванович разрешал, уходили, конечно.

- Но, позвольте, а как же САНПИН? Нормы учебного времени?

- Да кто его читает, этот... САНПИН?

Был кружок английской литературы, вела его учитель английского языка Адель Семёновна, мы с ней читали О’Генри на английском, учили стихи наизусть. Она нам и на уроках всякие смешные риф­мованные "запоминалки" давала, до сих пор помню: "Знает даже бегемот,/This – этот, that –тот".

Английский язык становился понятным и, самое главное, живым.

"Помните: англичанка пудрит свой нос! Местои­мение обязательно!"

Кружок английской литературы собирал не так уж много народу – но это было неважно! Адель Семё­новна рассказывала об англичанах и американцах, мы читали и учили наизусть отрывки из Шекспира, Байрона, из сказок Киплинга, из Джека Лондона; читали тех авторов, которых наши теперешние уче­ники не только не читали по-русски, в переводах, но даже имён не слышали.

Проверяла на нынешних учениках моей 9-й школы, теперь номер другой. Школа по-прежнему английская, два языка, проекты, вебинары, перфо­мансы, презентации, извините за выражение.

Пришла ко мне одноразовая группа на актёрский тренинг, родители и педагоги собрали команду на­подобие группы для бизнес-тренинга, чтобы в буду­щем учащиеся могли спокойно и уверенно отвечать на экзамене, быть обаятельными и располагать к себе противоположный пол.

Ну, играем мы в театральные игры, я к слову и говорю: 4Помните, какой нос стал у слонёнка, когда крокодил... и т.д. и т.п.?я

В ответ – тишина. Переглядываются.

- Кто написал историю про храброго мангуста Рики-Тики-Тави? А "Маугли"?

Тишина. Неловкая пауза.

– Так. Ничего. У вас впереди ещё много прекрас­ных книг. Какой вы класс? Шестой и седьмой? Пре­красно!.. Кто слышал такую фамилию – Диккенс? Ну что ж... А кто читал "Путешествие Нильса с дикими гусями"? Понятно. Автора спрашивать не буду, пусть и эта книга станет для вас сюрпризом... когда-нибудь. А читали вы "Снежную королеву"? Ты смотрел мультик? Ого! Герой!

Передо мной сидела моя бывшая 9-я школа, где теперь проводят биеннале и симпозиумы, выезжают на бесконечные олимпиады, ставят баллы, собирают дипломы и, самое главное, готовятся к ЕГЭ.

Мои бывшие одноклассники решили бы, что я этот разговор с б-7 классами выдумала. Не выду­мала! Честное слово!

Смотрела в глаза учащимся престижной москов­ской "языковой" школы, в которых не было ни ра­дости, ни грусти, ни воспоминаний или ассоциаций, ни азарта – ничего как-то не было. Они пришли на тренинг. Дети были довольны, что их привели из школы, что это развлечение, не урок. Педагоги не очень понимали, что это за игры, где нет привычных команд, победителей, дипломов и призов.

У этих ребят тоже есть дополнительное обра­зование, педагоги им тоже что-то рассказывают на уроках и в кружках (простите, в "творческих объединениях"), где, в отличие от кружков нашего "разгильдяйного" детства, царит гораздо больший порядок.

Удивительно, но в школе в первом классе им ничего не приходится учить наизусть. Наверное, считается, что учить стихи они должны дома с ро­дителями, читать книжки – тоже, а в школе надо заниматься не "развитием", а чем-то поважнее.

В 4началкея дети, в основном, косноязычные, с невразумительной речью и дикцией, ничего не читавшие, с ограниченным кругом интересов ("хочу айпад", "мечтаю много е-е-есть", "хочу играть на компьютере всю ночь", "хочу леж-а-а­ать", "мечтаю сидеть в "контакте", "хочу быть моделью"), никогда не игравшие ни в какие игры со сверстниками (игры в "контакте" не в счёт), не видевшие ничего, кроме ближайшего торгово­-развлекательного центра. Некоторых регулярно вывозят за границу, но и там в программе анима­ция, развлекательные центры и шопинг.

Как пел Вертинский – "фокстрот и пляж".

Казалось бы, школа должна и на уроках, и после уроков "пахать и засеивать" эту целину, орошать пустыню и как-то менять ситуацию, тащить воло­ком упирающихся осликов к водопою – увидят воду, сами поймут, как это здорово, разберутся.

Прохожу мимо класса. Дверь открыта. Слышен крик учительницы: "Пишем строчные (!) буквы. Я кому сказала? Оглохли? Пишем строчные (!) буквы".

Перед конкурсом чтецов, который я решила устроить для начальных классов, чтобы был хоть какой-то стимул учить стихи (педагоги просто так благословение "на стихи" не дадут, другое дело – конкурс: грамоты, места! Бумаги!), захожу к класс­ному руководителю 2 класса, начинаю "завлекать" конкурсом.

- Давайте, сначала дадим стихи всем, кто захо­чет читать. Потом проведём 1-й тур, всех наградим дипломами, а победители будут читать во II туре, это будет уже серьёзный уровень.

- А что читать-то?

- Ой, как много всего! Агния Барто, Маршак, Чу­ковский, Пивоварова, Токмакова, Берестов, Елена Благинина, Вадим Левин, Эмма Мошковская... А ещё переводы...

- Вы мне эти фамилии напишите, я не запомни­ла. Вон сколько наговорили! А лучше не пишите, не надо. Вы наделайте таких бумажек со стихами, всем раздайте – и пусть дома учат. Мне этими делами заниматься некогда.

Печатая тонны детских стихов для всей "на­чалки" (ведь дети ещё должны сами выбрать для себя стихотворение), я думала: как хорошо, что в классе двадцать пять человек, а не сорок четыре, как в нашем классе когда-то, не все остаются на продленку и что в начальной школе у нас только две буквы – 4А~ и 4Б.

Так что дать им в руки хорошие детские стихи всё-таки вполне реально.

История третья. «Дом родной».

Моя ученица 2-го класса:

- Мама на меня всё время орёт, только немножко поменьше, чем наша учительница. А она, знаете, как орёт?!

Я:

- Ну, мама, наверное, устаёт на работе, беднень­кая. Придёт с работы, замученная...

- Нет, она дома сидит, не работает.

- Ах, вот оно что! Тогда понятно: она сидит одна, скучает, переживает...

- Не-е-а, она не сидит одна. Она или в салон ходит, или в клуб, или к ней подружки приходят.

- А... ну тогда... прости уж её, пожалуйста.

- Да я прощаю. Только мне неприятно, что я всегда у неё дура и идиотка.

- Что ты! Ты у меня умница!

Остро, очень остро ощущается потребность в та­ком кружке, в таком послеурочном занятии или в таком учреждении Дополнительного Образования, где детям было бы радостно и тепло, где было бы интересно, где бы на них не орали и где у них были бы "коммуникация", "социализация", "самореа­лизация", "мотивация".

Раньше это называлось: дружба, общение, игра, выбор профессии, занятие интересными делами, делом "по душе".

А педагог, который теперь, по новому Уставу Дома творчества, является тем, кто "предоставляет услуги потребителю" (то есть родителям и детям), был тем, кто вместе с ребёнком затевал что-то новое, дополнительное, но, безусловно, очень интересное.

С кем было не скучно. С кем можно было в поход сходить, съездить в другой город, кто бы что-то рассказывал, а дети слушали, кто бы смешил, под­держивал, утирал сопли и слёзы. Кто за тебя вол­новался, налаживал отношения со сверстниками, кому ты мог по секрету что-то рассказать. Тому, кто пришёл в школу по призванию.

О чём это я? О той прежней школе, где, конечно, тоже были формальные, неинтересные учителя, но встречались во множестве и другие, настоящие. Их ещё не успели испортить. В наши дни старый вальс "Учительница первая моя" – материал для пародии для какого-нибудь "капустника" выпуск­ного класса.

Любую тётеньку с любым дипломом возьмут в среднестатическую школу вести продлёнку. Любую! И она будет с нашими детьми сидеть и будет их воспитывать с 12 дня до 18 часов, пока их не за­берут домой родители и не начнут проверять уроки и ругать за оценки.

Когда я прихожу в продлёнку забирать группу детей на занятия (это ещё начало дня), я слышу от педагога: "Берите их всех! Я уже озверела от них!"

На педагогов ГПД "молятся". Если одна такая не выйдет на работу (платят им немного), куда девать 15 орущих, одуревших от безделья первоклассни­ков. Пусть тётеньки работают. Они отвечают за сохранность "поголовья" детей. Но продлёнка всё же не тема нашего рассказа. Мы говорим об обра­зовании. Нас учило поколение педагогов, которые учились у тех, кого когда-то учили очень хорошо.

Мой папа учился в Одессе, в школе № 3б, на пере­крёстке Торговой и Елизаветинской. В этом здании до революции была гимназия, в ней училась его мама – моя бабушка. Сейчас папе 91 год. Он читает наизусть Пушкина и Шевченко. Помнит стихи це­лыми страницами ещё со школы, хотя учиться ему, как всем мальчишкам в Одессе, было некогда: море, дворы, приятели, спорт, фотография, девочки.

Папа учился в 4А~ классе. Тогда это называлось "АКИ". Выпускали журнал "Акиада" – писали эпи­граммы, заметки. Экзамены по химии сдавал так: рядом с ним сидела Маруся Мудисити, у которой шпаргалки были написаны прямо на ногах, от колен и выше. Чтобы списать формулы, нужно было при­поднять Марусино платье и искать нужный раздел. Приятное с полезным. Классную руководительницу звали Анна Арсентьевна. Пионервожатый Жора Зильвянский летом был начальником лагеря.

Через год после окончания школы началась война. Все ушли на фронт.

После войны несколько раз встречались классом, те, кто вернулись. Вспоминали учителей. Несколько человек до сих пор поддерживают связь. В Америке живёт Шифа, папина одноклассница, филолог, пре­подаватель русского языка. Она прислала 4амери­канскуюя статью об их классе.

До сих пор школа, класс – самые счастливые их воспоминания.

История четвертая. «Нарушаете, граждане!»

Читаешь истории о московских театральных студиях прошлых лет: "Мы собирались в Доме пионеров... Сидели допоздна: сами шили костюмы, делали декорации, репетировали. С нами работала актриса (актёр, режиссёр) театра..."

Стоп, стоп... Как это "допоздна"?

А КЗОТ? А САНПИН?

Потом, что значит "мы"? Сколько человек? Если эта актриса работала на полторы ставки (27 часов), то должно было быть 7 групп, и минимум 70-80 человек. Нереально? А что вы хотите? Два раза в неделю по два часа, дети дошкольного возраста – два раза в неделю по одному часу.

Где взять 70-80 человек? Ваша забота, больше ходите по школам! Не пускают в школы? Мешаете проводить уроки? Срываете своими объявлениями учебный процесс? Переманиваете учащихся из родного школьного "ДОПа"? Правильно, не ходите по школам. Ходите по улицам. Больше ходите по улицам! Расклеивайте на столбах объявления! Сры­вают, знаем, но помочь ничем не можем.

Так, теперь: что значит "шили костюмы"? "де­лали декорации"? Из чего? Или, простите, на что?

На свои средства? Все 70-80 человек одеты в красивые костюмы, освещены, озвучены, декора­циями снабжены на средства педагога? Ну-ну... А педагог на какие деньги живёт? Молчите? Хорошо, допустим, муж зарабатывает. Но вы помните, конеч­но, – с родителей ни копейки не брать! Имеется в виду, не брать на нужды театра. Если же на нужды учреждения дополнительного образования, то пусть родители платят через сбербанк, мы разберёмся, распределим. Все придёт на наш счёт, теперь всё приходит на счёт учреждения, а уж администрация распределяет, как считает нужным. Всё открыто! Всё "прозрачно"! Всё на сайте!

Почему занимаетесь с одним учеником? Готови­те чтецкую программу? Вам платят за 15 человек. Извольте посадить 15 в класс. Пусть 14 слушают, а пришла администрация с проверкой – у педагога порядок, все налицо. Почему соединили группы для репетиций? Почему старшие занимаются вместе с младшими? Ну и что, что играют вместе на сцене!

Тут вам не театр, а образовательное учреждение.

Где модульная программа? Ваш ученик учится более пяти лет, он не может быть зачислен на ше­стой год. Отчисляйте или пишите для него новую программу. А этому исполнилось восемнадцать лет. После восемнадцати лет – только платно. До пяти лет – только платно! Нет, не на нужды театра, вам на зарплату; за дошкольников, голубушка, госу­дарство платить не будет, отложим вам на зарплату 27°/о (40°/о минус подоходный налог), остальное – учреждению.

А это кто? Выпускник? Что он тут делает? Помо­гает? Не нуждаемся. Пусть выходит, он не родитель, не учащийся, не педагог. Ещё вопросы есть? Нет. Охрана, выведите этого постороннего.

А это кто? С бородой, в шортах? Попросили коллегу позаниматься с детьми сценическим движе­нием? Что значит "попросили"? Ах, он показывает упражнения? А что если он, извините, педофил? Родители к администрации прибегут в первую оче­редь! Нам неприятности не нужны! Не педофил? А как вы можете доказать?

Пусть принесёт медкнижку, а директор рассмо­трит заявление: "Прошу разрешить мастер-классы, консультации в целях повышения уровня и расши­рения кругозора и т.д".

Устроили самодеятельность! Государство в госу­дарстве! Делают, что хотят!

Представители администрации стоят в нашей костюмерной.

"Товарищи, все собрались? Зам. по ОХЧ, завуч, заместитель по хозяйственной части, председатель профкома. Все здесь? Отлично".

Подписываем документ: "Театр превратил учеб­ные помещения в складские, налицо нецелевое ис­пользование ресурса Дома творчества. Декорации? Костюмы? Аппаратура? Да ладно! Засрали весь Дом творчества (не пишите!). Ну, что, товарищи адми­нистрация, подписываем? Вот и хорошо".

Скажите, коллеги-педагоги, кто будет в этих "Домах" сидеть допоздна, собираться, клеить, ри­совать? Какую зарплату получит педагог, который будет возиться с 1 группой из 10-12 человек, ставить с ними спектакль? Во что он их оденет?

Когда-то, когда я работала в школе (номер не на­зываю), мы все костюмы делали из гофрированной бумаги - она стоила дёшево, выглядела нарядно. Из неё делали трон короля ("обмотай стул"), юбку королевы ("обмотай девочку"), занавески на "окна", веера и пр. Она страшно шуршала при любом движении. У нас не было света театрально­го, горел верхний дневной, рядом со сценой стоял мой магнитофон (тогда ещё кассетный).

Нас при каждом удобном случае выгоняли из зала, так как театр опять мешал учебному процес­су, мы приносили школе дипломы и грамоты, дети выступали на театральных конкурсах и конкурсах чтецов, получали лауреатские дипломы, а школа указывала в графе "педагог, который готовит чте­ца", учителя русского языка и литературы.

Завуч отчитывала меня, как я, дескать, смею приглашать детей в субботу репетировать? В суб­боту дети должны от всего отдыхать! Это недопу­стимая перегрузка учащихся! Она категорически запретит детям откликаться на подобные антипеда­гогичные приглашения! И поставит в известность родителей! Это происходило больше десяти лет назад, работать было, конечно, трудно, но всё-таки выпускников тогда ещё не выгоняли на улицу.

"Мы проводили во Дворце пионеров всё своё свободное время. Взрослые студийцы, которые давно закончили школу, приходили со своими ма­ленькими детьми" (из воспоминаний воспитанника Дома пионеров на ул. Сталина).

- Куда это вы собрались, на какой фестиваль? Почему вы решили, что поедете? А если я не от­пущу? Без "почему"! Я, как директор, могу раз­решить, а могу и запретить. И я не разрешаю. Сидите и работайте. И запомните: вы выезжаете на фестиваль не по своему желанию, а по разрешению администрации.

Ну, что ж! Где наша не пропадала? Наша везде пропадала! На что только не решаются педагоги,

чтобы вывезти детей - берут больничные, берут за свой счет, берут взаймы и т.д. Берут - и едут.

Но почему, почему всё время приходится идти против рожна? Когда это началось? Это *глобальное похолодание ?

Почему в "пионерские" времена запретов, ми­тингов, единогласных голосований дополнительное образование оставалось лазейкой для человеческих и творческих отношений, а сейчас это окно целена­правленно закрывается? Издаются новые "интерес­ные" документы, мгновенно собираются проверки, новые и новые требования к дополнительному об­разованию постепенно сводят его на нет и превра­щают в "услуги населению", "платную анимацию", которой легко и удобно манипулировать.

Вопросы, конечно, риторические. Крик души, больше ничего. Возьмём позапрошлое лето.

История пятая. «Пойди туда – не знаю куда».

Прошлым летом, перед отпуском, нас собрали в зале и объявили, что времена меняются и будет, наконец, порядок, а то мы все "подраспустились". Так вот. К нам приехала представитель Управления Образования ("давайте похлопаем!"), она сейчас всё разъяснит.

Представитель встала и "разъяснила", что со­брала нас не случайно, порядок в образовании давно пора навести, так что с нового учебного года вводится "прозрачность" и "квота", то есть не сам ребёнок со своими родителями будет решать, сколько ему посещать кружков, а руководство Департамента или там Управления (это место про­звучало туманно) определило, что один ребёнок может посещать только один кружок бесплатно бюджетном учреждении Доп. Образования. За остальное он должен платить. Ребёнок до десяти лет имеет право на четыре бесплатных часа, после деся­ти лет - на шесть бесплатных часов. Неважно, где он занимается после уроков - в собственной школе или в Доме творчества, "недреманное око" единой компьютерной СИСТЕМЫ мигом вычислит нару­шителя, и СИСТЕМА его не ЗАРЕГИСТРИРУЕТ!

- Нет регистрации - нет группы. Нет группы - нет нагрузки. Нет нагрузки - нет зарплаты! Уяс­нили, граждане?

Зал бестолково загудел.

- Тихо! Не шуметь. Вам русским языком объ­яснили: теперь регистрирует СИСТЕМА. Всё от­крыто и прозрачно. Для регистрации необходимо предоставить:

1. заявление от родителей.
2. Паспортные данные родителей (серия, номер, кем, когда выдан).
3. Сведения о прописке (регистрации).
4. Свидетельство о рождении ребёнка.

Регистрация, товарищи, должна быть только московской. Никакого Подмосковья – СИСТЕМА не зарегистрирует.

- А "Большая Москва"? А Долгопрудный? А если живут в Москве, а прописаны у бабушки в Химках? В Сергиевом Посаде?

- Ничего не знаем. Вам сказано: берём только москвичей. Система не примет, сколько вы тут ни кричите. Как они в школу устроились, нас не волнует.

- А как же закон о секретности паспортных данных? Соблюдение конфиденциальности, так сказать?

- Если они у вас такие засекреченные, то им в государственном учреждении делать нечего. Отдают ребёнка – пусть дают данные. А не хотят – пусть не занимаются. Пусть идут в частные школы. И самое главное, дорогие коллеги: мы приветствуем новые направления, такие как платные кружки и группы. Это именно сейчас актуально. К этому давно шли, теперь мы все стали самостоятельными, будем учиться зарабатывать. зарплата теперь зависит от вас самих. Какую оплату назначите родителям – столько и получите.

Зал загудел отчаянно.

- А как же категории? Разряды? Стаж?

- Ну, я все разъяснила, теперь пусть с вами ваша администрация разговаривает.

- Подождите секундочку! Ответьте на один во­прос: на основании какого постановления (или закона, или предписания) вводятся эти новые тре­бования? Где можно почитать?

- Почитаете, почитаете, всё почитаете.

- Какое постановление? Где опубликовано?

- Всего доброго. До свидания. Спасибо за вни­мание.

Представитель Управления вышла из зала.

- Слово предоставляется заместителю директора по учебной части. Она вам осветит вопрос о платных услугах.

Встает завуч, улыбается.

- Ну, я надеюсь, что непонятливых нет. Но для особо любознательных объясняю. зарплата в соот­ветствии с вашим стажем и разрядом начисляется за бюджетных детей. Если они уже в школе зареги­стрировались, то значит, вы их либо потеряли, либо убеждайте, доносите, что надо оттуда "выписаться", а "прописаться" к вам. А то школы всё своё поголо­вье записывают, "рядами и колоннами". Так. А все часы сверх бюджетных – это платные группы. Это даёт вам возможность много зарабатывать. Считаем просто. От суммы, которую платит родитель, педа­гог получает 40°/о. Минус подоходный налог (13°/о). Итого на руки – 27°/о. Это ваша зарплата.

- А остальное куда?

- А "остальное", как вы выражаетесь, на покры­тие огромных расходов учреждения: на "коммунал­ку", вывоз мусорного контейнера, премии. знаете, сколько мы платим за свет? Так что, кстати, днём свет в классах выключаем. В коридорах он тоже не нужен. У вас же учащиеся в классах сидят, а в коридоре свет нагорает. И в туалете выключайте. Выпустили на перемену – включили, запустили в класс – выключили. Вопросы есть?

- Есть! Есть! А сколько мы получим отпускных, если группы платные?

- Вы меня прямо удивляете! Нисколько, конечно! Это же деньги родителей, они оплачивают только УЧЕБНЫЕ ЧАСЫ! Это понятно?

- А больничный? Если у меня платные группы, а я заболел?

- Ну что теперь? Вы зарабатывайте столько, чтобы хватило и болеть, и гулять. Не всегда же вы болеете!

- А почему 40°/о?

- Это решение собрания администрации – исходя из оптимальных сумм расходов в связи с увеличе­нием потребления.

- Что???

- У вас, вообще, высшее образование? Тогда не задавайте наивных вопросов. Так теперь везде принято – 40°/о. И в других учреждениях округа столько. Ознакомьтесь с договором для родителей.

Читаем. В договоре требование – платить в сен­тябре за май.

- А если родители откажутся платить за май?

- Откажутся, тогда и мы им откажем. У других учреждений такой же договор. Привыкайте к новой жизни.

Новая электронная система для регистрации учащихся в "прозрачной" и "открытой" новой коммерческой жизни буксовала. Кого-то регистри­ровала, кого-то нет. Чью-то прописку принимала мгновенно, чью-то приходилось доказывать, но паспортные данные родителей не помогали.

- А откуда вы знаете, какая прописка у самого ре­бёнка? Приносите данные из домовой книги в ДЭзе.

Школы, действительно, регистрировали всех своих учащихся поголовно. Что поделаешь – подушевое финансирование!

Родители понимали – где учимся, там и реги­стрируемся, не хватало еще конфликта с директо­ром школы и педагогами, которые ставят оценки ребёнку.

Набор в сентябре грозил не состояться. Не у всех, конечно, а в тех объединениях, которые не являются настолько престижными, как "англий­ский" или "подготовка к школе". Не говоря уже о бальных танцах!

Родители ещё запишут со скрипом ребёнка в театр, если это бесплатные занятия, дадут что-то на покупку костюмов и прочего инвентаря, но платить за занятия в театре – это нонсенс! Увольте!