Е. Лазарева, Международный институт чтения им. А.А. Леонтьева

ОДИН ЧАС В «МАЛЕНЬКОЙ АНГЛИИ»

Опыт раннего обучения английскому языку в искусственной художественно-эстетической среде 

НАЧАЛО

Но в том-то и дело, что человека столетиями
 поднимала над животными и уносила ввысь
 не палка, а музыка: неотразимость безоружной истины, притягательность ее примера

Б. Пастернак

Весной 1988 года я получила приглашение от Лаборатории Кабалевского принять участие в разработке новой образовательной программы для младших школьников. Её необычность заключалась в том, что главным предметом в четырёхлетке должна была стать музыка.

По инициативе Лаборатории школьные предметы укрупнялись, становясь интегративными. Они росли на глазах, проникаясь межпредметными связями, уплотняясь за счет оправданных ссылок, ассоциаций и обобщений. Рушился на глазах примитивный шаблон, всегдашнее «общее место», будто во имя инноваций требуется запустить в расписание как можно больше предметов, но при этом устроить так, чтобы народу в классах было поменьше. Позже мне приходилось проводить открытые уроки в группах, где за партами сидело свыше 30 школьников, не проходивших никакого предварительного отбора на предмет пресловутых «языковых способностей». Правда, то были интернатские дети из неполных семей, истомившиеся на пятидневке. «Демократические сдвиги» повсеместно начинались с практики избавления от «неугодных» любой ценой.

В моей практике, как и предвещали самые решительные перестройщики 80-х, именно ребенок выбирает учителя, а не наоборот. Иностранный язык, предмет, изначально опирающийся как на логику, так и на вдохновение, при этом требующий умения переступать через барьеры неведомого, претендовал на самое привилегированное положение в учебных расписаниях обновляющихся школ. Я  ничего не говорю о востребованности в наше время самого языка, то есть о прагматике. Важнее не упустить момент: ребенок может и должен развиваться в атмосфере двуязычия, музыки, ритмических движений, равно как и в чистоте, доброте, душевности и учтивости. Этого требует нормативное развитие, такова, наконец, отечественная аристократическая традиция семейного воспитания. Неужели не настало время, чтобы ее принципы сделались доступны всем?

Желанный образ интерактивного урока, обращенного к Личности целиком, к обоим полушариям сразу, оформился не без влияния бесед с М.П. Щетининым, при участии А.Г. Спиркина. Но переложенный на ноты, развивающийся, как оперный спектакль или мюзикл, соединяющий эмоцию и речь, рисунок и жест, мелодию и смысл? Такое зачинается только при условии, что магистральным содержанием учебной деятельности станет вся история мировой классики, формой – отточенные музыкальные шедевры, некоторым из которых - сотни лет, некоторые - старше самого Шекспира, причём большинство безумно популярны и сейчас, знакомы носителям языка с детства, вроде нашей «В лесу родилась ёлочка»!

Отсюда выбор – идти туда, где рождались «Музыка» по Кабалевскому и программа МХК. Отсюда обращение к фольклору, явлению всемирному и универсальному, где узы содержания и формы, при всей их пестроте и самобытности у разных народов, выражают единую для всего человечества суть, сплетаются в естественную для всякого живого человека Линию Жизни.

Вот мудрости и красоты закон.
А без него царили бы на свете
Безумье, старость до конца времён
И мир исчез бы в шесть десятилетий.

                        (В. Шекспир, Сонет 11)

Перевод С.Я. Маршака

Собравшись в тот весенний день  в элегантном полумраке угловой комнаты в НИИ школ, мы с небольшой инициативной группой оживленно обсуждали тематику школьного детства и отважно обменивались с Л. В. Горюновой самыми невероятными планами и заветными мыслями. Помню, один немолодой гражданин намеревался, придя к первоклашкам, начать беседу со своей фамилии, благо она легко переводилась с языка на язык. С ней можно было обойти полмира – настолько она интернациональна и популярна. Немудрено, что к Великобритании его фамилия имела самое непосредственное отношение, поскольку там она звучала бы как «Смит».

Вообще в то время педагогика буквально ломилась от заманчивых перспектив, оригинальных идей и универсальных решений, но, к сожалению, большинство энтузиастов начинали с себя, будучи уверенными, что золотой ключик от кукольного балаганчика уж точно у них в кармане.

Мне тоже почудилось, что дело пошло. Куда проще: собрать и обобщить материал, преподав его шестилеткам в школе (или в саду) в качестве повторного дошкольного образования? Скорректировать пробелы, преодолеть унизительное и для меня противоестественное неравенство семей, утвердить общечеловеческие принципы взаимовыручки и поддержки.

Можно было бесконечно пользоваться готовым опытом носителей языка, как профессионалов, так и родителей. У меня накопился громадный материал, тогда еще недоступный юным читателям ведущих московских библиотек, куда детей попросту не записывали. В небедных библиотечных фондах, да и в домашней картотеке имелись ссылки на несколько тысяч изданий: детские книжки-игрушки, психологические исследования, педагогические трактаты. И мне самой, как бывшему редактору и как маме, не терпелось  обратиться к аудитории непосредственно, «живьем». А еще после бумажной работы по «накоплению материала» душа изнывала по рукодействию, чтобы как
врач-хирург или как музыкант, - прикоснуться ко всему собственными пальцами, отработать на совесть каждую единицу смысла и взойти, наконец-то, от абстрактного к конкретному.

Время и место совпали. Не сговариваясь, мы решили, что второй язык преподносился ребенку как шанс начать с начала в тот непростой момент, когда он вырастает из пеленок и начинает примерять социальные роли, «обламывается». В промежутке между семьей и школой мы могли бы разыграть с шестилетками спектакль, «урок-в-уроке», подобно тому, как в шекспировском «Глобусе» на сцене возникала еще одна сцена, где ставилась «пьеса-в-пьесе».

Чтобы сделать «чужое» «своим» (камень преткновения для живущих в напряженном, воспаленном мире экстремалов), мы будем играть в одну Большую Игру, то есть в школу. Только не настоящую, а как бы «иностранную», где я буду не я, а «Миз», и где у всех у нас поменяются имена (этот прием ролевого участия, обычный в группах для взрослых, впоследствии не привился). По Шехтеру, перемена роли означала «освобождение от биографии», дабы не отвлекаться на частности и в процессе совместного языкового творчества не позволять личным проблемам одерживать верх.

Вот так непросто складываются отношения в пространстве «своё - чужое», угадываемом при соприкосновении двух разных культур. Но пусть будет стыдно тому, кто в этом вопросе хоть что-нибудь упрощает!

Мне еще предстояло додумать приемы, позволяющие добиться необходимой «децентрации». Участник «шоу» должен всей душой отдаваться учебно-игровой деятельности, включаться в командную работу, чтобы понимать происходящее с первого раза, не поддаваясь панике, не задавая лишних вопросов, не демонстрируя пренебрежения и мнимого всезнайства. Тогда, войдя в кабинет с одним языком, он через час выйдет из него уже «двуязычным».

Волшебная комната, где «сценарий развития» совершает свою неотвратимую, как закон, работу (если ему, конечно, не слишком сопротивляться!).

Волшебная, преображающая сила театра! Действительно «волшебная», и не на словах, а на деле. Представьте себе урок, во время которого в качестве разминки дети декламируют наизусть одну неадаптированную книжку целиком, а потом читают вслух («в кружок») еще одну, новую, после чего, перекладывая карточки, показывают, как запомнили детали.

Самый красноречивый пример с описанием собственного занятия мне удалось выудить из интернета (особенности авторского стиля сохранены).

От Колобка к Гамлету
Мастерская Alma-mater - один из первых в России кружков чтения. Руководитель мастерской Елена Лазарева, профессиональный педагог и переводчик, уверена, что ее авторская методика помогает детям через чтение развить интуицию, эстетические навыки, память и воображение, а также усовершенствовать знания иностранного языка

На занятии в мастерской царит приятный полумрак. Заинтригованные, дети усаживаются в кружок, стараясь не шуметь и переговариваясь шепотом. Елена Лазарева достает из картонной коробки свечу и зажигает ее. Постепенно по комнате распространяется запах горячей выпечки. "Это запах имбиря и пряника", - объясняет Татьяна Лазарева.

Дальше она читает сказку про Пряничного человечка, а дети по ходу чтения изображают процесс: как бабка с дедом месили тесто, раскатывали его, лепили человечка. "Под моим присмотром дети читают больше и охотнее на иностранном языке, чем на русском. Может быть, играет роль новизна впечатлений... Ребенок слышит целый текст, хотя может не понимать отдельных элементов... Они воображают героя, запоминают интонации, делятся друг с другом впечатлениями. А затем сами охотно читают другие книжки", - поясняет Елена Лазарева.

Полной уверенности, что заметка обо мне, у меня до сих пор нет. Выходные данные отсутствуют. Незнакомцев на своем уроке не замечала, во всяком случае, не помню, чтобы отвлекалась, говорила с посторонними. Собственный  «педагогический театр» на Пресне у меня действительно был – с 1992 по 2001 год. Народу приходило много, все уроки – открытые.

Неважно, что в своей «волшебной комнате» я с легкой руки автора превратилась в медиа-персону Татьяну Лазареву. По крайней мере, свечку с запахом имбирного пирога (из серии «Бабушкина кладовая») могу предъявить хоть сейчас.

Однажды меня пригласили выступить на заседании Секции психологии и педагогики чтения в Институт на Манежной площади. Готовясь к выступлению, я зажгла ту самую свечку (о важности обонятельных ощущений в сенсорном воспитании и развитии мне сказал еще раньше Б.П. Юсов). Не скупясь, я жертвовала своим самым труднодоступным, самым редким и, разумеется, аутентичным пособием. Но очередь до меня так и не дошла. «Свеча горела на столе»… И весь амфитеатр ученого собрания наполнился ароматом свежей выпечки

***

Ещё один отменный образчик «антирекламы» под девизом «свидетельствую, что я есть», выловленный в интернет-пространстве.

Бывшая посетительница моих курсов по передаче опыта (Ярмарка педагогических идей, 1995 г.) пишет:

С 1998/99 уч. года я преподаю английский язык…. В предшествующие годы я работала по программе, составленной самостоятельно на основе информации, полученной на семинарах … Позже я познакомилась с программой Е.В. Лазаревой, согласно которой раннее обучение детей английскому языку проводится средствами искусства (музыки и театра). Это очень интересная разработка, когда каждый урок имеет собственную драматургию и выстраивается как мини-спектакль. Все тексты взяты только из оригинальных источников (литературная классика). Уроки отличались эмоциональной насыщенностью и способствовали эстетическому и общетворческому развитию детей.

Однако такие педагоги, как Е.В. Лазарева, редкость, ибо учитель, работающий по этой методике, должен обладать рядом талантов: актерским, уметь петь и играть на фортепиано. Во-вторых, из-за отсутствия поурочных конспектов подготовка к каждому уроку требовала от учителя очень больших усилий и времени. Основной недостаток программ Е.В.Лазаревой и *) состоял в том, что у детей медленно формировались устно-речевые навыки.

Вообще, как показала практика, курс, в частности Е.В.Лазаревой, оказывается под силу только «продвинутым» детям. Однако дети, занимавшиеся но вышеуказанным программам, имея в своем арсенале много песен и стихов, всегда были готовы принять участие в концертах детской художественной самодеятельности, проводимых в Фонде.

Мы, преподаватели, особенно те из нас, которые не являются профессионалами, ждали появления таких методических разработок, которые, во-первых, максимально облегчили бы подготовку учителя к каждому уроку и, главное, были бы эффективными в приобретении детьми навыков повседневного общения на английском языке». Далее идет обсуждение новейшего пособия, рекомендованного для образовательных учреждений.

Тут много неточностей.  Я отлично помню эту даму, которая посещала семинар перед защитой докторской по естественным наукам, вероятно, для смены впечатлений. Она пишет, что не является профессионалом и надеется на готовые поурочные разработки.

Признаюсь, что одним из тайных устремлений при работе над данной методикой у меня было желание привлечь к преподаванию в начальной школе лучших профессионалов, тех, кто прошел строжайший конкурсный отбор при поступлении в вуз, получил широкое, углубленное гуманитарное образование, свободно владеет языковым материалом, не боясь  импровизировать на уроке.

В интенсиве есть понятие «пакет неожиданностей». Лично я этим владею не самым блестящим образом, и мои взрослые ученицы нередко дают мне фору, умея представиться носителями языка. Зато я могут спеть телефонный справочник и «оживить выпечку».

«Быстрого» формирования речевых навыков, как уже говорилось выше, никто и не обещал. Обучение разговорной речи младших школьников, не мотивированных для самостоятельного (без сопровождения взрослых!) выезда за рубеж, – просто напрасная трата времени. Это один из мифов сегодняшнего дня, и на той же Ярмарке говорили о проблеме преемственности детского сада и школы. Топтание на месте, неизбежное забывание без применения языка на практике перечеркивает все усилия. Да и если быть честными перед собой, то какая может быть разговорная речь по учебному пособию? Мне кажется, это несерьезно. С этой дилеммой сейчас сталкиваются сотни тысяч родителей школьников.

Я никакая не «редкость» в том смысле, как об этом пишет моя бывшая «курсистка». Но то, что и детские классы, и семинары привлекали преподавателей вокала, последователей Айседоры Дункан (учившихся непосредственно у её учеников), мастеров пантомимы, пианистов, психологов, литераторов и т.д., скорее можно записать в «плюс», а не в недостаток нашей работы. В той же группе с автором «открытого письма», например, занималась Н.М. (ожидавшая ребенка и пришедшая ко мне на практику уже с младенцем в слинге), которой мой семинар помог освоить филологическую специальность. Она, тоже с дипломом биолога, получила второе высшее образование, стала членом Международной ассоциации чтения, преподает по сей день, много и профессионально переводит.

Молодая женщина Ксения Д, которая пришла ко мне приготовишкой вместе с мамой в 1993 г. в языковой центр «Митридат» А.А. Леонтьева, также получившей в трудное для семьи время вторую специальность, обучаясь в аспирантуре Стэндфордского университета, соответствующим образом оценила преимущества «холистического» подхода. Понимание лекций, ежедневная работа в лаборатории, сдача зачетов, преподавание, полевые занятия с подростками на практике, доклад в НАСА, публикация в журнале Nature (статья имела хорошую прессу и была упомянута на Би-Би-Си), наконец, защита докторской и воспитание двух крошечных дочерей билингвами в условиях ограниченной русскоязычной среды. Вот, собственно, то, что показала сама жизнь!

Майя А. не хуже справляется с преподаванием японского, тогда как ее повседневная работа (делопроизводство) связана с командировками в Лондон.

Василиса Х. в 11 лет выезжала вместе с маэстро В. Гергиевым на Родос для участия в международном форуме «Диалог цивилизаций». Многим детям, профессионально занимающимся музыкой, при их-то занятости, помогло то, что нам достаточно хотя бы одного раза в неделю, без домашних заданий. Зарубежные конкурсы и мастер-классы, гастроли и выступления вместе с ведущими дирижерами мира, - теперь у них всё это только на английском, независимо от того, какой язык они изучали в школе.

***

В начале 90-х мы с сотрудниками Лаборатории музыки давали открытые уроки по отработанным сценариям от Твери до Владивостока и от Новороссийска до полярного Надыма. Там мы не только показывали свои наработки последователям и единомышленникам, но и активно учились друг у друга, посещая уроки и лекции. Я исподволь стала вникать в тонкости музыкальной педагогики, а позже «добрала» теоретическую часть программы, ознакомившись, в процессе перевода на английский, с одной репрезентативной статьей, написанной для «родственного» американского журнала (‘The Quarterly Journal of Music Teaching and Learning: University of Northern Colorado, V. IV, Number 3).

Получается, что и в самом деле: «Большое видится на расстояньи». Позже, получив на руки «заокеанский» экземпляр, я  почувствовала себя уже совершенно «в теме», и круг замкнулся! Началась массовая «убыль» материала, как это происходит с пресловутым куском мрамора, от которого нужно отсечь всё лишнее.

«ПРОСТО СЧАСТЬЕ ОБЩЕНИЯ С ДОСТОЙНЫМИ ЛЮДЬМИ»

… Мама Руфа, как просто и ласково  звали её все родственники…
Опытный педагог и просто мудрая женщина, немало пережившая
на своём веку, а теперь и сама уже ушедшая из этого мира.

Валерий Шаров

Трилогия «Путь в небо». Часть 2 «За чертой инстинкта»

В ту первую осень я поменяла место работы и впервые стала преподавать свой предмет – английский,  вернувшись, таким образом, после многих лет сидения в читальных залах к исходным рубежам. Устный английский успел подзабыться, поэтому друзья моих питерских друзей, чтобы поддержать меня в этом благородном начинании, нашли мне не просто наставника, но подлинного ангела хранителя.

Эта женщина была настолько строга и настолько скромна, что о ней самой я знаю совсем немного. Поэтому позволю себе обратиться к воспоминаниям тех, кто знал ее раньше и дольше, чем я.

«Люберецкая газета» от 15 апреля 2016,

Наш классный руководитель Руфь Максовна Адлер, наша Мама Руфа, учитель английского (в котором я тоже никак не проявился), сама выпускница ИФЛИ (если Вам это что-то говорит), с пятого класса возила нас на классические концерты в консерваторию и приучала к содружеству, к ней мы классом ездили на день рождения в Москву все сорок лет после окончания школы, а потом к ней на могилу – это особая тема. А ведь она вела нас всего до шестого класса.

Известно же, человек становится личностью, если ему встретятся три настоящих учителя  <…> Просто счастье общения с достойными людьми, нашими учителями, профессионалами своего дела.

                                                                       В.Н. Антонов, член Союза журналистов РФ

Невозможно себе представить большего мастера в этом школьном предмете! Руфь Максовна Адлер говаривала, что она простояла перед классом (подчеркивая, что на таком уроке некогда присесть!) чуть не полвека. Причем в Англии посетила занятий не меньше, чем у себя на родине. Она была официальным рецензентом множества учебных пособий и признанным авторитетом в методике преподавания иностранного языка. Я посещала ее лекции в Институте усовершенствования на Соколе. Она нашла время побывать на моих первых уроках с второклассниками в новой спецшколе на Таганке. Я не стеснялась спрашивать у нее, как по-английски лучше сказать то-то и то-то. Она «выводила меня в люди», устраивая разговорный ликбез. На какой-то лекции по английской литературе я даже выскочила поспорить с лондонским профессором о понимании образа Дон-Кихота в Англии 18 века! Вскоре с языком всё как будто уладилось, и Руфь Максовна, всю жизнь инспектировавшая уроки и рецензировавшая учебники, без лишних слов отпустила меня на поприще «живой книги». Приближались времена, когда книги сгорают миллионами. В таких случаях всегда появляются люди, которые знают одну большую и очень нужную книгу наизусть. Сейчас у меня это «Матушка Гусыня».

Помню, в Сеуле была Олимпиада, а в Москву к Р.М. Адлер приехала ее английская тетушка. Да-да, самая настоящая жительница Лондона, коренная кокни, то есть слышавшая с самого своего рождения колокола церкви Сент-Мэри-ле-Боу. Мне пропели десяток детских песенок-потешек и показали, какими традиционными движениями сопровождаются эти музыкально-ритмические игры. Так что «фольклорный элемент» моей работы настоящий, подлинный, передан из уст в уста и из рук в руки настоящей  сказительницей, да еще и кокни!

В день нашей единственной встречи мне подарили драгоценную книгу английских традиционных баллад (W. Graham Robertson Old English Songs and Dances, 1902), in Folio, размером с крышку парты. В книге у каждой песни есть ноты, записанные как бы крюками, и многочисленные – роскошные – иллюстрации, стилизованные под рафаэлитов. (Я показывала ее в одном прославленном языковом центре, так сотрудники надели белые перчатки, перед тем как перелистать). В ней есть та самая «Песня об иве», которую у Шекспира пела перед смертью Дездемона.

Мы вспоминаем с детьми тему ивы каждую весну, за неделю до Пасхи. Поэтому получилось очень естественно, когда весной 2002 г., на творческом вечере в Центральном доме литераторов, в память об одном известном переводчике английской поэзии, все эти песни были исполнены нашими юными музыкантами. Марианна  Баскина с сыном Андреем обработали нотный текст для современных инструментов (скрипки и фортепиано), но по разным обстоятельствам исполнила сюиту Женя Е. (флейта) под аккомпанемент своей мамы. Получилось очень симпатично.

Как раз накануне мой «педагогический театр» был закрыт по той причине, что я, внося свою половину за использование клубного помещения по назначению, заполнила ведомость чернилами не того цвета. По дарственной надписи на форзаце отметившей таким образом своё столетие книги (а до меня она побывала в нескольких руках) можно отмечать историю моих регулярных занятий в искусственной художественно-эстетической среде, получивших благословение той, которая на несколько часов стала моей «английской бабушкой». Кстати, в своё время она работала в секретариате Гарри Поллита и, по её словам, у неё тоже когда-то произошла «перестройка».

Как приходят умудренные (и не очень) жизненным опытом женщины к тому, что история начинается от материнских колен? Это начало жизни, начало пути: с колен поющей женщины падает нечаянно клубок и катится, разматывая нить, показывая ту степень близкого-далекого, которая позволяет сделать чужое - своим, непонятное и  трудное -  привычным, «привычное - легким, а легкое – приятным».

В тот «файв-о-клок» вопросы содержания и последовательности будущей программы были поставлены с британской прямотой и четкостью. А что касается ответов, то они не заставили себя ждать, ибо учебный год в сентябре уже никому не даёт расслабиться, он в полном разгаре!

ПРОБИЛ ЧАС

                                                                                              Ход часов нарушен мною.

Даниил Хармс

Поговорим конкретно о тексте № 1 из нашей рукописной Хрестоматии. Ставя цель с самого детства приучить учащихся к общению с подлинниками, я им показываю  традиционную детскую песенку «Хикори дикори док»[1]. Слово «показываю» в данном случае вполне уместно,  поскольку пение воспитателя сопровождается движениями рук.

Hickory Dickory dock,
The mouse ran up the clock,                                      Мышка взбежала на часы,
The clock struck One                                                Часы пробили один раз (час).
The mouse ran down,                                                Мышка спустилась (вариант – «упала»).
Hickory Dickory dock.

Для первого урока одной строфы достаточно. Детям объявляется тема: «Считаем до одного». Важные для понимания общего смысла фразы в ходе исполнения нами переводятся перебивками на русский язык. Но чем меньше возраст детей, тем более важно исполнить произведение целиком, не нарушая его поэтической и музыкальной формы. Отсюда необходимость исподволь подвести класс к восприятию песенки через показ отдельных элементов при помощи особых игровых приёмов. Так «мышка» - это сложенные перед собой пальцы обеих рук. Мелкими движениями, имитирующими семенящие шашки, показываем, как наша движется она вверх – вниз, в вертикальной плоскости, вдоль лица говорящего. Лично я использую упрощенные движения, сосредоточиваясь в этом месте на роли учителя, объясняющего урок: «Mouse. This is a mouse. Look at the mouse, children” (чем проще приемы, тем больше текста). Стараюсь  наделить каждое слово пластическими характеристиками, тем самым готовя жесты (опорные сигналы) для всей фронтальной работы в будущем. Но есть настоящие артисты, фокусники, которые ловкостью своих пальцев добиваются удивительного эффекта, завораживающего малышей. Все группы по определению разные (отсюда различия и в поурочных планах, и в репертуаре, построенном на одних и тех же литературных источниках).

В конце второй строчки, на слове “clock”, правая ладонь кладется на темя (тем самым показывая, что циферблат «часов» - это лицо поющего), левая идет вниз, касаясь левого же колена. На слова «часы пробили один раз» (3-я строка) правая рука широким жестом резко опускается навстречу поднимающейся левой, происходит длинный хлопок. «Часы пробили… раз» - простая разговорная фраза, открытая для подстановок (все 12 «простых» числительных). Абсурд в том, что бой часов повторяется и буквально (часы ЕЩЕ РАЗ пробили один час), а впоследствии - вразнобой, то есть за час урока мы отбиваем любое время. Это, как правило, замечают младшие подростки, если они склонны к буквальному пониманию литературных произведений. Чувство юмора и тонкое понимание условности – вот, что нужно, чтобы поддержать игру. И у малышей этого хоть отбавляй! По сложившимся у нас правилам, каждая вводимая песенка должна исполняться не менее двух раз. (Этот этап можно определить как «презентацию текста», по аналогии  с интенсивом).

В момент исполнения четвертой строки «мышка» (сложенные вместе пальцы обеих рук) благополучно «спускается» -  от уровня лба исполнителя на колени. Одно повторение этой строфы занимает – вместе с паузами и хлопками – секунд восемь. Временная развертка урока (по секундам) содействует целостному восприятию события, так что наш «большой и трудный для заучивания» текст, с точки зрения некоторых методистов, воспринимается шокирующе простым и легкомысленным. Традиционная игра, потешка, намеренно акцентирует внимание на невербалике, снимая напряжение, но требуя взамен полной сопричастности.

Пожалуй, мотивация слушателей – самое хрупкое и труднодостижимое условие, но это – решающий фактор воспитательной составляющей нашего курса.

Если мы допускаем, что стишок интересен только самым маленьким, то обязаны признать, что его языковая форма им недоступна. В таком случае вся последовательность обучения теряет смысл и нужно искать какой-то иной путь. Мне, к примеру, неясна позиция автора методического пособия по созданию языковой среды в детском саду 
Надежды Череповой[2] («Некоторые игры и песни могут показаться педагогам слишком сложными для разучивания с малышами, или же предлагаемые для разучивания лексические и грамматические структуры не адекватными дошкольному возрасту»).

К сожалению, нередко мы убеждаемся, что они так же неадекватны и школьному возрасту, как я отметила выше. Зато те, кому за 30, их потом с неадекватным восторгом открывают для себя – и читают в переводе на русский язык!

Вслед за мной Н.Ю. Черепова также начинает свой курс с «Хикори Дикори», видимо, как считалку с числом 1. Однако ею не принимается во внимание идея  смысловыразительного фона, принципиально важная в связи с задачами, поставленными Л.В. Горюновой. У Людмилы Васильевны ребенок не обязан «разучивать» стихотворение, он не отчитывается за усвоение каждого языкового элемента, обходится без словарей и транскрипцией (что сильно затягивает операцию и напоминает «Вариант Омега», когда агента ждут из Москвы, а связных готовят в лесах под Таллином).

Отстаивая особые возможности детского возраста, Людмила Васильевна отнюдь не считает недостатком то, что ребенок, якобы, еще не умеет расчленять окружающий мир на отдельные явления. Именно поэтому и близка ему логика искусства, что, в отличие от рационализирующих  подростков, он в первую очередь схватывает мироощущение потешки, а грамматических трудностей (всё действие происходит в «Хикори Дикори» в прошедшем времени) до поры до времени не замечает.

Именно поэтому ребенок может и заговорить (в реальной среде) раньше взрослого. Он «попросит каши». Только кто же оставит его голодным? У нас иные мотивы. У нас ребенок просто дает себе труд присутствовать в среде. Он может более или менее активно участвовать в ее создании и поддержании на уроке. Он к этой художественно-эстетической среде так или иначе адаптируется, в силу культурных традиций собственной семьи, надо признаться. Когда семилетняя девочка от меня впервые слышит, что такое рифма, то и с языком возникают заминки; когда в хороводной игре дети из класса с гордым названием «Интеллектуал» путают правую и левую руку, то команды еще долго приходится давать по-русски.

Но, возвращаясь к тексту, определимся: грамматико-семантическая структура этого  произведения традиционно такова, чтобы дети могли без труда, с удовольствием подключаться к его исполнению. Сначала – ритмически, потом интонационно, затем – подражая произношению отдельных слов или фраз (часто сливая их воедино), одновременно с пластическим изображением персонажей и, наконец – всегда индивидуально – с полным осознанием языковых средств всего произведения и последующим переходом к чтению-узнаванию, к необратимому овладению той компетенцией, которая станет основой всего его образования на английском языке.

И начало этому образованию положено в детской, как и следовало бы по логике жизни.

 Тексты и мелодии могут сколько угодно варьироваться, и это нормально в изустной среде. Поэтому фольклор, проповедующий единые для всего человечества ценности, настолько открыт к многообразию.

Адаптация внутри развивающей среды начинается просто через схватывание ритмов. Ритм сам по себе является формообразованием - и для стихов, для музыки, для пространства класса - и для отношений в нём. (Вниманию воспитателей: мы все знаем о ни с чем несравнимой власти ударных инструментов в жизнедеятельности молодежных неформальных групп).

Ритм – это всеохватывающая структура и основа жизнедеятельности. А мы в своей «искусственной» среде моделируем именно жизнеподобные процессы – спонтанное речепорождение. Вводя ребенка в среду, мы оградили его сокровенный внутренний мир от любого нажима, но обеспечили максимальный кредит его мироощущению – умению видеть мир целостным и взаимосвязанным. В своем коллективе – группе высших связей - мы водрузили в центре комнаты «вертикаль», поставили «часы» (и сами превратились в инструмент времени). Тем самым нами создан cultural hub, то есть «культурный центр», средоточие, сердцевина инициируемого историко-культурного процесса. При соблюдении некоторых условий, он может стать чем-то гораздо большим, чем «маленькой Англией» («Если человек не едет в Англию, что поделаешь, Англия приедет к нему», - как шутят продавцы образовательных услуг).

 «Среда» у нас ничего не имитирует – она всякий раз самобытна. Это постановка десятков и сотен небольших спектаклей по мотивам английского фольклора, поэзии, прозы и т.п. Залог ее подлинности – способность доставлять эстетическое удовольствие, и это единственный результат, который не нужно «откладывать на потом».

Для юных носителей языка – англичан, американцев, канадцев и т.д. - это было бы, вместе с примитивным счетом, просто упражнением на пространственную координацию (логоритмика), одной  из многих “up-and-down games”. Для наших юных соотечественников – отчасти тоже, тем более все воспитатели знают, как это важно для развития речи и совершенствования дикции.

Мы будем еще много работать с понятиями «верх» и «низ» на уроках, доводя синхронизацию слов и движений до автоматизма. Этими словами мы УЖЕ пользуемся, поскольку, войдя в класс и демонстрируя власть учителя, я скомандовала сначала «Stand up!”, затем, поздоровавшись,  “Sit down”, и класс не мог не подчиниться. Следовательно, он понял речь учителя независимо от того, на каком языке были произнесены слова. Далее, когда обеспечивается большее разнообразие деятельности, добавится команда “Sit up” (т.е. «поднимитесь и сядьте», из положения лежа или низкого приседа).

Появятся календарные поводы (мотивы октябрьского листопада) для новых музыкально-пластических этюдов. Беспрекословное выполнение команд, с одной стороны, индивидуальная выразительность отдельных исполнителей, с другой, позволяют сплоченному классу экономить время, буквально «спрессовывая» его. Это значит, что мы будем успевать больше и сможем в более полной мере исчерпать литературную основу программы (что для нас и составит так называемый «насыщенный контекст»). При таких условиях (послушные исполнители, дружный класс) речь учителя неизбежно приведет к синхронизации всех команд и выполняемых действий.

Что касается чисто лексических задач, то в будущем нас ждут новые открытия со значениями слов “up” и  “down”,  необычайно многообразными в изучаемом языке. Мы переходим от прямого смысла к переносному, метафорическому и фразеологическому. Слова  “up” -  “down” могут  означать не только движение вверх-вниз, не только падающие листья или снежинки, но, например,  путешествие «из города в сельскую местность» или завершенность действия: “I’ll eat you up! (Я тебя съем!)

Уроки-обобщения  предполагают знакомство со словарями и большой опыт чтения на языке). Но пока мы вкладываем усилия в художественный, историко-культурный, гуманитарный синтез урока и можем, ради единства впечатления, отвлечься от чисто лингвистических задач, которые, как видите, для нас не являются главными. Язык в создаваемой на уроке атмосфере искусства воспринимается детьми как должное. Он сопровождает разнообразную деятельность и доводится до понимания через социальную, организационную работу, через речь учителя.

Мы идём от жеста к метафоре, к идиоме, и даже дальше – к общекультурному символу. Мы демонстрируем положение тела, но приходим к ценностным, нравственным категориям. Нам был задан Л.В. Горюновой путь от видимой простоты и наглядности – ко всей полноте значения Слова.

Теперь, когда нет никаких препятствий к взаимопониманию, мы достигаем  языка культурных универсалий (верх-низ, право-лево). Классика сложна, даже несмотря на видимую простоту формы,. Она обращена ко всем, нуждаясь в перечитывании и постоянных повторениях. На своих занятиях перед разновозрастной и разноуровневой группой  я постоянно цитирую классику, и в данном случае тоже. Вспомним положение центральной фигуры на фреске Микеланджело «Страшный суд», где правая рука указывает наверх, левая - вниз. Символический жест читается достаточно ясно: «Закон вверху и закон внизу – один закон».

Таким образом, все значимые элементы программы триадичны (тело – знак – символ).

Ещё об архитектонике детского стишка: первая строчка – «Hickory Dickory dock» представляет собой набор каких-то непонятных слов, которые, как ни парадоксально, лучше всего запоминаются и больше всего нравятся малышам. Для тех, кто со школы знаком с основами фольклористики, всё более или менее ясно: это считалка, в ней часто присутствуют «непонятные заклинания»  и само ее происхождение окутано секретами. Она несет в себе обрывки и намеки на древнюю магию, рискованные сделки, тайные сговоры. “Hickory Dickory dock” -  merely nothing words (ничего не значащие слова), как мне пояснили в тот памятный вечер. Примеров таких слов «ни о чем» в народной поэзии множество, но именно они придают ей певучесть, сказочность, загадочность.

Первая строка произносится в конце стихотворения еще раз, и этот повтор, облегчая слуховое восприятие, помогает детям вступить в игру. На повторах учащиеся, как правило, начинают подхватывать пение (или декламацию). Происходит эмоциональное заражение – залог увлеченной, самозабвенной работы юных исполнителей.

В ранних вариантах верхняя строчка стихотворения произносилась иначе: «Hickere, Dickere, Dock», восходя к древнейшим диалектным (и профессиональным – в среде пастухов) формам произношения числительных 8, 9 и 10 (Hevera , Devera and Dick). Несколько иная версия - «Dickery, Dickery Док « - встречается в книге «Mother Goose’s Melody» (ок. 1765). На ход нашего занятия эти разночтения никак не влияют. Наш историзм иного рода, о чем будет сказано ниже.

Почему-то некоторые исследователи считают эту песенку колыбельной, несмотря на её бодрый ритм и динамичное содержание. Для других это лимерик, образец миниатюрного пародийного рассказа в стихах, на это указывает то, что в нём пять строк. И даже если это просто веселый стишок о хулиганистой мышке, в любом случае он - образец абсурда, которым полна английская детская литература. Начиная годовую программу с нонсенса мы, возможно, делаем рискованный шаг. Однако знатоки думают наоборот: «Стишок этот существовал раньше XVIII века и использовался для создания общего ритма в совместной работе», - пишет (на сайте поэзии) Дмитрий Тиме, один из авторов поэтического перевода песенки на русский язык. А это уже совсем «горячо».

Попадаются варианты песенки с птичкой, свинкой. Но мы выбрали тот, который вполне адаптирован к современности и является самым популярным, тем более что мелодия у нас также подлежит изменениям – благодаря паузам, свежим акцентам, мимике и прочим элементам музыкально-ритмической  игры. Нет никакого смысла в том, чтобы превращать урок в лекцию, перегруженную архаикой. Тексты  предъявляются учителем в виде отработанных музыкально-пластических номеров. Слаженный темпоритм не оставляет ни доли секунды на посторонние разговоры и всякий «информационный шум». Перед лицом детской группы все объяснения сведены до минимума и носят  вспомогательный характер, а основными методами являются показ и практика.

Как только время и место события приобретают упорядоченный, регулярный характер, мы можем говорить об условиях для улуч­шения памяти, концен­трации внимания, о развитии индивидуальной выразительности ребенка, его способ­ности к  обучению и, что немаловажно, - рабо­тоспо­собности.

Всё, поведанное здесь, - это лишь субъективные доводы автора, тщательно отбирающего материал для своей компиляции,  произведения большой формы. Управляемые ассоциации пронизывают его от начала до конца, от первой и до последней минуты. Инициирующий совместную деятельность текст удивительным образом собирает быт и магию, очевидность - и недосказанность. В нём есть скрытый, «неявный» план, где сталкиваются живое существо («мышь») и механизм (упоминания механических башенных часов в Европе относятся к началу XIV века), как бы предвосхищая дальнейшее развитие сказочных сюжетов («Сказка о потерянном времени»).

 Можно вспомнить, что все сонеты Вильяма Шекспира, посвященные идеальному другу, мужчине (1 - 126), содержат то или иное упоминание Времени или его «датчиков» (песочные часы, календарь, звездное небо и т.д.)

Наш исходный сюжет не только прост - он ничтожен. Но у стишка есть своя «архитектура», свой многоплановый подтекст. Да и предыстория богата находками. Так, существовало мнение, что в песенке поется о древних астрономических часах Эксетерского собора (в часовой башне имелся лаз под циферблатом для живших в соборе кошек, которые охотились на мышей).

Вот так, десятки лет мы «водружаем» в центре класса напольные, так называемые «дедушкины часы», соизмеримые с человеческим ростом, и этот образ ассоциируется у нас с английским домом, с определенным стилем жизни, со своеобразным ритмом и звучанием. А тут – новые факты, и сей предмет внезапно возвышается до самого неба! Возникает следующая антитеза, не просто «верх и низ», а мрачный подпол с мышами – и церковный шпиль, стихии контрастные, мало того – враждующие между собой. Причем выясняется, что на самом деле речь вовсе  не о мышах, а о кошках на королевской службе, кошках-сторожах, кошках – хранителях. И, может быть, приводимая после - по смежности ассоциаций - песенка об уютной и ласковой кошке, мурлычущей у колыбельки засыпающего ребенка, приведёт меня и в самом деле к мотивам колыбельной, давая шанс вернуть нашему занятию спокойствие и умиротворенность родного дома.

Однажды ступив на тропинку сквозных ассоциаций и обыгрывая одно-единственное произведение, мы сможем перебрать массу литературных аллюзий, незаметно планируя выход к самым известным произведениям.

Взять те же «Кошки» (“Cats”, «Кошки», мюзикл Э. Ллойда Уэббера по мотивам сборника детских стихов Т. С. Элиота «Популярная наука о кошках». Мы с детьми и взрослыми  поставили  летом 2014 г. на сцене сельской школы (с. Рождество, Тверская обл.), во время Фестиваля Занимательной науки, свою версию «Кошек» Томаса Элиота, сложнейшего поэта XX века, с творчеством которого в течение двух недель знакомились в оригинале, сидя за партами,. Причем в группе одинаково продуктивно работали школьники от 8 до 18 лет, не считая коллег и родителей. «Медленное» чтение – это ритм, лексика, строфика и рифмы, идиомы, метафоры и сравнения. А в итоге – яркое исполнение музыкальных номеров, причем все джазовые партии у нас исполнял красавец балалаечник, восемнадцатилетний виртуоз.

Вкупе с элементами костюмов из валяной шерсти или картона, с оформлением сцены и музыкальными движениями (между прочим, «cats» рифмуется с « mats», т.е. циновки, маты), а также тиражированием текстов, иллюстраций, реквизита и музыкальных отрывков, сольным исполнением популярнейшей песни Memory  под гитару - это работа всего коллектива, сценарий, объединивший всё население интерната, включая только что приехавшую с родителями на фестиваль необученную малышню.

От родителей своих московских «регулярных» групп я узнавала об импровизациях на тему «Кошек» (муз. Вебера) своих девочках - Маши, Ксюши, которых родители «застукали» дома в кошачьем гриме. Они много читали на английком и текст либретто, естественно, знали наизусть. Очень удивила скромница Эльмира, которая на новогоднем школьном вечере по собственной инициативе  выступила со сложным акробатическим танцем из «Кошек». Дело в том, что в моей программе предлагается на первом уроке импровизация под музыку из «Спящей красавицы» П.И. Чайковского («Кот в сапогах и Белая кошечка»). За весь рассматриваемый период (с 1988 г.) вышли на середину и показали пластическую импровизацию от силы двое. Музыкальный спектакль на фестивале был первым и до сей поры последним моим выходом с детьми на сцену.

Наверное потому что я предпочла бы репетициям чтение оставшихся текстов из сборника избранных произведений Элиота. А впрочем, подростки, читающие в оригинале Томаса Элиота, и «котята», которые ходят колесом под музыку Вебера, в моих «складушках» более не нуждаются.

***

А наш первый  урок всё ещё  в самом начале. Потратив 3 секунды на мотивацию («Ребята, мы будем как актеры работать над собой, чтобы поставить на английском языке драматический спектакль или мюзикл»), позвонив в колокольчик и поздоровавшись (еще 5 секунд), показав на пальцах «мышку», а кистями рук – стрелки часов (похожие на те, что украшают театр кукол В. Образцова), я спела песенку «Хикори Дикори», скрыв, что у Агаты Кристи, конечно же, есть роман с таким названием – итого весь урок еще впереди. Всё только

По-видимому, время - это решающий фактор. И возраст начала обучения – это не что иное, как правильно выбранное время. Время не спешить и отбивать такт, слышать ритм. Соединять, подобно колыбельному напеву, биение сердца и ход небесных светил.

Время – это круговорот природы, последовательная смена времен года. В средние века это – «музыка мира», Musica Mundana. Неслучайно великие композиторы одарили нас прекрасными циклами с таким названием - «Времен года». Они написали «всю» музыку мира.

Следуя вечным ценностям, наш курс цикличен и – в философском смысле – бесконечен. Он останавливается только там, где достигнуто совершенство, а оно, как известно, недостижимо. Но таково свойство младенческой памяти: всё, усвоенное в детстве, остается в ней навсегда. И мне жаль тех, кто с зубодробительными муками выучил фразы типа «Мы – синие мячики», изучая тему «Игрушки» и закрепляя тему «Цвет» в Простом настоящем времени.

Куда лучше - что-нибудь «практическое». Как стихи о кошках Томаса Элиота. Или, на крайний случай, – голливудская экранизация Фредерика Лоу по мотивам Бернарда Шоу (тоже, кстати, названная цитатой из популярных прибауток «Матушки Гусыни»).

(Продолжение следует)

[1] Номер 6489 в Индексе народных песен Рауда (Roud Folk Song Index, перечень более чем 20 тысяч народных песен, собранных на основе устной традиции с многочисленными ссылками). Данное стихотворение впервые встречается  в первой английской книге детских стихов, которая была издана в Лондоне в 1744 г.
[2] Черепова, Н.Ю. Английский язык для дошкольников. Игры, песни, стихи. Методическое пособие по созданию языковой среды в детском саду. М.: «Аквариум ЛТД», 2002. - Мои открытые уроки в дошкольных учреждениях Москвы и их последующее обсуждение с автором пособия состоялись в 1992/1993 уч. г. (Е.Л.)